Осорио:
Хосе Мануэль Трухильо,
Рамон Абель Трухильо,
Хулия Пардо.
Хулия прислонилась к раме большого окна, выходящего в сад, и посмотрела на улицу, скользнув взглядом по трем карликовым пальмам и кованым решеткам ограды. Улица была пуста. Она закрыла окно и повернулась к тому, кто находился в комнате. Хулия была стройна и красива, с лицом надменным, как у королевы, и свежим, точно у юной школьницы. Живые глаза были искусно удлинены карандашом, полуоткрытые сочные губы позволяли видеть ровную линию белоснежных зубов.
— Конечно, ты и не мог найти могилу. Хосе Мануэль никогда не был похоронен на Святой Ифигении.
Она сделала несколько шагов и села в широкое кресло, обитое китайским шелком. Комната была слишком велика для той мебели, что в ней стояла: остатки старинного гарнитура и консоль дорогого дерева с резьбой в виде цветов и завитушек. Зеркало над консолью отражало голую, без картин, стену. Вид этой гостиной наводил на мысль о переезде, когда осталось погрузить всего несколько вещей.
— Но он действительно умер? Не так ли? — Мужчина слегка выпрямился на софе.
— Разумеется, умер, как же иначе! Но похоронен в другом месте. — Хулия придала своему голосу доверительную интонацию. — Слушай, Франсиско...
— Зови меня Фрэнк, я уже не раз тебе говорил.
— Хорошо, Фрэнк, — покорно отозвалась Хулия, немного растягивая слова. — Твой папочка, похоже, любил эту игру, знаешь, когда прячут какую-нибудь вещь куда-нибудь подальше. Он допустил, чтобы правительство прикрыло все его дела, закрыло счет в банке...
— А что он мог поделать? — перебил ее Фрэнк.
— Согласна, но он такое напридумывал, чтобы запрятать деньги, которые были у него в доме!..
— Чтобы коммунисты их не нашли.
— Да, однажды он мне сказал, что они их никогда не найдут, что деньги эти для нас.
Фрэнк с насмешкой посмотрел на нее — он знал, что Хулия лгала. Он достал пачку «честерфилда», закурил, протянул сигареты Хулии. А когда поднес ей спичку, шепнул в самое ухо:
— Семь тысяч пятьсот двадцатидолларовых бумажек.
Пламя спички отразилось в карих глазах женщины, но у Фрэнка создалось впечатление, что это вспыхнули сами зрачки.
— Я не знала, что денег так много.
— Сто пятьдесят тысяч долларов... Ты понимаешь, что это такое? Старик не был ни дураком, ни сумасшедшим.
— Дураком он никогда не был, немного помешался на своих приключенческих романах, но дураком его нельзя было назвать. Поэтому он держал дома доллары, а не кубинские бумажки.
— У старика всегда была припасена козырная карта в его игре с жизнью. Он надеялся на высадку американцев, но после провала операции в заливе Кочинос все его надежды на свержение здешнего режима рухнули. Однако в августе шестьдесят первого, когда начался обмен денег, он выбросил свою карту, которую так гениально приберег.
— Эти коммунисты перешли все границы.
— Ну и что? Мы ведь тоже собираемся это сделать, не так ли?
— Конечно, заберем деньги у них из-под носа и подадимся в Штаты. Когда, ты говорил, мы уедем?
— Я ничего не говорил.
— А мне казалось, ты называл число.
Уловки Хулии вызвали у Фрэнка усмешку.
— Мы уедем в воскресенье рано утром.
— Тогда надо поторопиться.
— Согласен, но сначала мне нужно найти место, где покоятся останки моего папочки.
— Это так важно?
— Конечно, не притворяйся дурочкой. Из-за этих гномов денежки чуть не ушли у нас из рук.
— Я не знала, что они представляют такую ценность для...
— Ба! — Фрэнк поднялся с недовольной гримасой и сделал несколько шагов к консоли. Хулия до пояса отражалась в зеркале. — Если б я немного задержался, ты, наверное, продала бы кровать, на которой спишь.
— Должна же я на что-то жить! А на коммунистов я работать не стану.
— Ладно! Где старик?
Хулия носком туфли раздавила на полу сигарету. И в зеркале нашла взглядом глаза Фрэнка.
— На кладбище Ла-Сокапа.
— В бухте, напротив Сьюдамара?
— Я вижу, ты не забыл...
— Мы жили там какое-то время, но местность я плохо помню.
— Еще бы, ты уехал в Штаты ребенком. Жаль только...
— Короче. Там много народу?
— Всего несколько семей, ты же знаешь, как здесь обстоят дела. Морской клуб теперь перестраивают для черни, и мы сейчас не ездим на пляж. Кроме того, кладбище расположено в глубине бухты, напротив Кайо-Смит, теперь переименованного в Кайо-Гранма.
— Отлично, сегодня же ночью отправляюсь туда.
— С ним вместе?
Фрэнк повернулся спиной к зеркалу и оперся о спинку кресла.
— Он еще не пришел?
— Нет.
— Придется вместе, другого выхода нет. Без него не обойтись, по крайней мере пока. Но уж очень он жесток...
— Со сторожем из зоопарка иначе было нельзя. Он не желал возвращать гномов.
— Знаю, но это может осложнить все дело...
— Разумеется, однако некоторых вещей невозможно избежать. Ты обратил внимание, как он держится? Весьма и весьма уверенно, прямо другой человек, будто родился заново или воскрес к новой жизни.
ПРОТОКОЛ ВСКРЫТИЯ:
При аутопсии на теле мужчины негроидной расы, рост 150 см., вес 165 фунтов, обнаружены ссадины и рваные наружные раны на лице, грудной клетке и верхних конечностях, нанесенные когтями животного, а также проникающее ранение в области предсердия между шестым и седьмым ребрами, на расстоянии приблизительно шести сантиметров от середины грудной кости.
Микроанализ показал, что рана, нанесенная в область сердца, проникает в перикардит и левый желудочек сердца. Между сердцем и перикардитом обнаружен тромб, образовавшийся в результате внутреннего кровоизлияния. Рана глубиной около 5 см проникает через подкожную клетчатку и околосердечную сумку в левый желудочек сердца. Смерть наступила, очевидно, ранним утром в четверг. Предположительно ранение было нанесено шилом или сходным орудием.
— Сделай милость, переведи мне это на испанский язык. — Рубен насмешливо прищурился и провел рукой по своим непокорным каштановым кудрям. — Писания этих медиков только они сами и могут понять.
Осорио было улыбнулся, но сейчас же принял строгий вид. Его смуглое лицо выражало
