вы решили стать полноценным членом общества, и это в известной мере облегчит мою задачу. — Осорио подошел к окну и вновь распахнул створки, захлопнутые ветром. — Мои вопросы не будут касаться непосредственно вас. Нам просто надо кое-что выяснить, и мы на вас очень рассчитываем.
Женщина снова робко кивнула.
— Я имею в виду прежде всего Хосе Мануэля Трухильо. — Осорио опустился в кресло. — Могли бы вы нам рассказать все, что вам известно о вечеринках, которые происходили в Сьюдамаре?
— Все?
— Если это возможно.
Мария Элена поправила сумку, лежавшую у нее на коленях, и судорожно глотнула.
— Хорошо, наверное, будет лучше, если я начну с самого начала. — Лицо женщины стало серьезным. — Как вы знаете, я работала в Сьюдамаре в доме Трухильо. Мне платили как служанке, мне и Фатиме — где она сейчас, я не знаю. На самом деле мы должны были развлекать Трухильо и его гостей. — Она легонько потыкала сигаретой в дно пепельницы, потом решительно погасила ее. — Трухильо сам и нашел меня. До него я работала в заведении у Лолы. Однажды он пришел туда, я ему приглянулась, и он предложил забрать меня от Лолы. Я будто бы стану следить за его домом, убирать в нем, поддерживать порядок и чистоту в ожидании, когда он приедет. Это мне понравилось, все лучше, чем... Я уже давно мечтала вырваться из заведения, но подходящей работы не находила, а может, и не искала как следует. Когда у тебя на руках маленький ребенок, которого надо кормить, работаешь там, где больше платят. Так я думала. И еще я хотела избавиться от Карлоса, он мне проходу не давал. Одна приятельница заботилась о моем малыше, пока я работала в Сьюдамаре. Я приезжала туда во вторник, убирала дом, закупала еду и напитки, Фатима помогала мне. К субботе и воскресенью все должно было быть готово. В эти дни обычно устраивались вечеринки, но иногда Трухильо веселился и среди недели. И на это время я поселялась у него в доме.
Мария Элена нерешительно скользнула взглядом по столу, за которым сидел Осорио, потом подняла глаза, посмотрела прямо на офицера.
— Я думала, что начинаю новую жизнь, а оказалось совсем не так. И Трухильо прямо мне об этом сказал. Он мне хорошо платил, но я должна была заниматься своим прежним ремеслом, хотя и не со всяким, а только с самим Трухильо или с тем, на кого он укажет. Иначе говоря, он меня купил. Но это я теперь так думаю, а тогда я считала, что улучшила свою жизнь. По крайней мере ребенок всегда был сыт, теперь это не зависело от того, хорошая у меня была ночь или клиентов было мало.
Осорио снова протянул ей сигареты и спички, но она мягко отстранила его руку.
— Мне вредно курить, я должна бросить, — сказала женщина с улыбкой, но тут же стала серьезной. — Я видела в Трухильо благородного сеньора, который спас меня от проституции, от Карлоса, от всех этих людей, так похожих на меня, но в то время казавшихся мне совсем другими. И ошиблась. Время шло, а Трухильо становился все требовательнее. Вечеринки, как я уже говорила, обычно бывали по воскресеньям. Трухильо приезжал с одним или несколькими приятелями, а иногда и с приятельницами, молодыми женщинами. Если же их не было, гостей развлекали мы с Фатимой. Вечеринки начинались с музыки и выпивки. А потом он предлагал гостям искать купюру в сто песо, которую он запрятал где-то в доме.
— И это... это часто повторялось? — перебил ее Осорио.
— Да на каждой вечеринке. А чтобы эту купюру кто-нибудь не спрятал на себе, он велел всем раздеваться донага. Наводил нас на след, и мы отправлялись на поиски. В каждой комнате стояла кровать, так что вы можете себе представить, чем кончалась эта игра...
— Вы знали сына Трухильо, Рамона Абеля?
— Да, он был такой же растленный, как его отец, но между собой они не ладили. Я думаю, Рамон Абель обкрадывал отца. Однажды они поссорились, переругались насмерть. Рамон Абель и прогнал меня оттуда...
— Последний вопрос, Мария Элена, вернее, предпоследний. Брат Трухильо, Хосе Антонио, посещал эти вечеринки?
— Нет, никогда. Я знала, что у хозяина есть брат, с его слов, но брата этого не видела.
— А знаете ли вы что-нибудь о гномах?
— О гномах?
— Да, это куклы такие, тряпичные.
— Нет, лейтенант, в Сьюдамаре о гномах никакого разговора не было.
Осорио проводил Марию Элену до двери и, поблагодарив, распрощался с ней. Но сначала спросил о ребенке, женщина рассказала, что мальчик уже совсем взрослый, скоро поступит в школу имени 26 Июля. Она же, окончив курсы, работает на швейной фабрике. Опустив голову, Мария Элена тихо добавила, что собирается замуж за Мариано, он тоже работает на фабрике, славный парень.
Проводив Марию Элену, Осорио подошел к окну и стал смотреть в ясное утреннее небо. В дверь снова постучали.
— Разрешите, лейтенант?
— В чем дело, Арриаса?
Осорио протянул руку начинающему седеть мужчине.
— У меня новости из зоопарка.
— Какие же?
— Попугай действительно сдох, но был отравлен.
Доктор Мирамар запер дверь библиотеки, ведущую в приемную, и обернулся к ожидающим его двоим пациентам. Легкими шагами подойдя к женщине, он с несколько подчеркнутой галантностью протянул ей руку.
— Хулия... Как поживаешь?
Она пожала протянутую руку и улыбнулась. Хулия была ослепительна в свои двадцать семь лет. Да еще в лиловом платье, которое так нравилось доктору и так шло к ее белокурым волосам! Глаза Мирамара вспыхнули страстью, но он тут же пригасил этот блеск, вспомнив, что они с Хулией не одни. Со стула поднялся мужчина.
— Сын моего большого приятеля Хосе Мануэля Трухильо, как я догадываюсь. — Мужчины обменялись сдержанным рукопожатием. Едва войдя, Мирамар заметил немой вопрос в глазах гостя и не дал Хулии представить их друг другу. Не ожидавшие этого Хулия и Фрэнк немного растерялись.
— Мы пришли, чтобы... — начал торжественно Фрэнк, но доктор перебил его, направляясь к своему столу.
— Знаю: чтобы предложить мне часть денег, оставленных Трухильо. О, не бойтесь, нас никто не слышит, мы можем говорить начистоту.
Скрипнув креслом, он уселся. Фрэнк и Хулия переглянулись, как бы согласовывая свои действия. Фрэнк оперся о стол и произнес с совершенно естественным удивлением:
— О каких деньгах вы говорите?
Доктор Мирамар наклонился вперед и прикрыл глаза тяжелыми веками.
— Так у нас дело не пойдет. Будем рассудительны, дружище Фрэнк. Вы можете мне не верить, но вот уже несколько лет я поджидаю вас. — Он снял очки, протер их. — Скажем, года четыре. И теперь, я надеюсь, мое терпение будет вознаграждено. Однако вы почему-то притворяетесь, будто ничего не знаете о деньгах, оставленных вашим отцом. А из этого следует, что вы не собираетесь делить их со мной. Плохо, плохо — ведь без меня вы до них не доберетесь. Разве не так?
Фрэнк смешался. Едва ли не в отчаянии он плюхнулся на сиденье стула. Он пришел сюда, чтобы взыскать с врача за его предательство, а оказался в руках у Мирамара. Не ожидая ответа на свой вопрос, тот продолжал:
— Я удовлетворился бы, скажем, пятьюдесятью тысячами...
— Невозможно, это невозможно. — Фрэнк так и подпрыгнул.
— Почему?
— Потому что старик оставил сто пятьдесят тысяч, а делить надо на четверых.
— Значит, сто пятьдесят тысяч. Неплохо, неплохо, — с удовлетворением проговорил Мирамар. — Не в
