приступ ненависти к себе за то, что пытался разрушить все это, за то, что играл на ее слабости.
Он разглядывал фотографии детей Энни – Лейси и Клея.
– Она обрезала эти прекрасные волосы? – спросил он, качая головой.
– К сожалению, да.
Пол перешел к следующей фотографии и его передернуло. Загорелый седоволосый мужчина в костюме для тенниса стоял рядом с невзрачной рыжеволосой женщиной.
– А кто эти люди? – спросил он, хотя заранее знал ответ.
На письменном столе зазвонил телефон.
– Родители Энни, – ответил Алек, снимая трубку.
Он произнес в трубку несколько слов, и Пол вдруг почувствовал себя навязчивым. Он помахал Алеку и, изобразив губами беззвучное «спасибо», направился к двери кабинета, но тот поднял руку, жестом останавливая его.
– Подождите секунду, – сказал он Полу, а затем произнес в трубку:
– Я сейчас выезжаю. – Он дал отбой и взглянул на Пола. – Вы не слабонервный?
– Э-э-э… нет. Не думаю.
– Тогда поедемте со мной. – Алек взял связку ключей и направился к двери. – Рядом с Кисс-Ривер одну из диких лошадей зацепила проезжавшая машина. Возможно, вы сможете нам помочь.
Пол последовал за ним на улицу. Они зашли в гараж. Алек отпер шкафчик и достал оттуда саквояж с инструментами и что-то похожее на ружье.
Пол уставился на него.
– Вы собираетесь… вы думаете, что вам придется стрелять в нее?
Алек некоторое время изумленно смотрел на него, а затем широко улыбнулся.
– Транквилизатором, – сказал он. – Если необходимо уложить лошадь, я делаю инъекцию, а сегодня это наиболее вероятно, если только к нашему приезду она еще не умрет. Я не помню, чтобы хоть одна из них выжила после того, как попала под машину.
Пол сел в «бронко» рядом с Алеком и ружьем.
– Энни говорила, что теперь, когда жилые кварталы подступили близко к Кисс-Ривер, лошади пасутся близко к дороге, – сказал он.
Алек сдал «бронко» назад и выехал на улицу.
– Они думают, что трава посажена как раз для них. – Он сокрушенно покачал головой. – Осталось только десять лошадей. После сегодняшнего вечера их может стать девять. Мы расставили вдоль дороги предупреждающие плакаты, но некоторые люди все еще садятся за руль, забывая свои мозги где-то в другом месте.
Некоторое время они ехали молча. Пол подумал о том, что сказала бы Энни, если бы увидела эту сцену: они с Алеком, едущие на Кисс-Ривер как старые приятели, с ружьем, покоящимся между ними?
– Вы начали рассказывать мне о родителях Энни, – нарушил молчание Пол.
– Ах, да. – Алек включил кондиционер. Наступление ночи нисколько не смягчила жару, стоявшую днем. – Ее отец уже умер, а мать по-прежнему живет в Бостоне, где Энни выросла. Не знаю, почему я все еще держу в кабинете их фотографию. Энни настояла на том, чтобы мы ее повесили, но что касается меня, то ее вполне можно было бы выбросить в залив.
Даже в темноте на лице Алека было заметно напряжение.
– Она упоминала, что происходит из очень богатой семьи, – подтолкнул Пол.
Алек коротко глянул на него.
– Она так сказала? – Он покачал головой. – Действительно у них были деньги, но с тех пор, как мы поженились, Энни не видела ни гроша. Они лишили ее наследства.
Пол почувствовал, что весь покрылся потом. Он повернул одну из вентиляционных решеток кондиционера так, чтобы поток воздуха дул прямо ему в лицо.
– Но почему? – спросил он.
– Мои родители владели маленькой ирландской пивной в Арлингтоне – не слишком доходное предприятие – и я думаю, сын бармена был недостаточно хорош для их дочери-аристократки. – Алек говорил тихо, но твердо, однако Пол почувствовал его боль. – Они сказали, что я – «белая шваль».
Пол отвернул голову к окну. Значит Энни вышла замуж за Алека совсем не потому, что хотела ублажить своих родителей. Она бросила Пола ради человека, который нравился им не больше него самого.
– Вон кисс-риверский маяк, – сказал Алек.
Пол взглянул вперед, в темноту ночи и через несколько секунд тоже увидел его. «И раз, и два…» Так знакомо. Так постоянно. Так…
– О Боже мой, – сказал он.
– Что такое?
– Что будет с маяком, когда они начнут его передвигать?
Алек улыбнулся.
