интересно.
Я вскрываю далеко не все, что получаю. Зачем, если и так ясно, что внутри? В том письме не было ровно ничего интересного. Писал Вилли Зут, владелец Галереи вольных художников. Он слал мне эти письма каждые три месяца уже года два – с тех пор, как я согласился выставить у него свои работы. Вилли тогда выдал мне аванс (слезы, а не аванс), чтобы я мог бросить все остальные дела и быстро подготовить выставку. Денег давно и след простыл, а показать мне по-прежнему было нечего.
Ну и какого черта вскрывать письмо? Я знал, что оно написано тонким каллиграфическим почерком. Вилли у нас пурист. Пишет только чернилами, стальным пером. Не признает даже чернильных ручек. Почерк легкий, четкий, изящный. Приблизительное содержание письма:
Томас подсунул другой конверт – с белым окошечком и красноречивым логотипом: VISA.
– А вот это? Явно что-то серьезное.
Я взял письмо, взвесил на ладони, посмотрел на свет.
– А не проще вскрыть? – спросил Томас.
Я изучал адрес. Очень многое можно узнать по шрифту. Например, когда компания хочет содрать деньги, она всегда запугивает адресата жирными квадратными буквами. На объявлениях о распродажах и конкурсах, наоборот, красуется веселенький шрифт со всякими завитушками.
– Это первое предупреждение. – Не вскрывая, я отправил письмо в мусорную корзину.
– Ты что, вообще не будешь читать? – Томас пришел в ужас. – Даже не проверишь?
– Почитаю второе предупреждение. Придет через… это что, VISA? Значит, через неделю. Семь дней в запасе.
– Но, Арт…
Я вскинул руку. Томас закрыл рот. Убей не пойму почему, но он принимал меня всерьез.
Мне нужна была тишина, чтобы исследовать следующий конверт. Загадочное послание. Тревожно незнакомое. Без окошечка. Жирный шрифт. Без обратного адреса. Объем содержимого? Лист писчей бумаги, не больше. Самое зловещее, что в адресе стояло мое полное имя: Арту Сильвестру Стори.
– Что это?
– Тсс.
– Что?
– Не гони. – Я сдвинул в сторонку всю прочую макулатуру. Выбора не было. Я знал, что предстоит сделать. – Сейчас досчитаем до десяти и просто… вскроем его!
Я ждал ее в «Pain et Beurre». К сожалению, не за моим любимым столом. Потому что стола больше не было. На его месте теперь стояла пальма в кадке. Какой бездарный расход пространства! Лучшее место во всем кафе досталось пальме. У Марселя случился припадок суеверной истерии, и он убрал наш столик вскоре после того, как к Гордону подсела смерть.
– Брось, Марсель, – сказал я, обнаружив исчезновение столика. – Я люблю тот стол. Гордон же не насовсем умер! Он потом ожил.
Толстые мохнатые брови Марселя сошлись на переносице острой буквой V.
– Я знаю, твой брат спать мертвым сном, Арт, – печально сказал он и поводил у меня перед носом желтым от никотина пальцем, После чего тем же пальцем поставил в воздухе точку и перекрестился. – Твой брат, он только одно слово что живой.
– Ему с каждым днем лучше. Вот увидишь, он скоро придет сюда и не найдет нашего столика. И тебе тогда будет стыдно!
– Француз, он эмоциональный, да. Но он и практичный.
– Но…
– Стол мертвецов все, капут. Мы больше об этом не говорим. – Марсель кивнул на столик за пальмой: – Вот. Садись. Этот стол, он тоже хороший. Да?
– Нет.
– Слушай, Арт, не надо шуметь. Не жалуйся бедному Марселю, а то он у тебя и этот стол заберет. – Он щелкнул пальцами: – Rien pour vous.[9]
Его внимание вдруг что-то отвлекло. Марсель потянул носом (надушенную цыпочку он учует за сотню метров). В дверях кафе появилась высокая красивая женщина. Она нетерпеливо крутила головой, оглядывая зал. Она искала…
– Оля-ля! Арт, гляди! Там! Это же Марлен, n'est-ce pas? Твоя Марлен?
Мне случалось пару раз затащить Марлен в «Pain et Beurre», когда мы были женаты. После развода ее нога еще не ступала на пол этого заведения.
– Марлен, ici.[10] За тот горшок. Вот он где! Сидит в пальме.
Марлен глянула на часы и поплыла ко мне.
Я звонил ей и просил прийти. Очень вежливо просил. Возможно, я даже побеседовал бы с ней о здоровье и благополучии Даррена-Полового Гиганта. Выбора не было: приходилось подлизываться. То письмо с грозными буквами было от адвокатов Полового Гиганта. «Предупреждаем, что намерены урезать ваш половой орган до размеров франкфуртской мини-сосиски и подать его без горчицы».
Это был ультиматум. Гигант жаждал денег. Точнее, хотел, чтобы Марлен получила свое.
– Для него это дело принципа, Арт. Он считает, что ты ведешь себя…
– Неэтично?
– …как последняя задница. Вряд ли я смогла бы чем-то помочь, даже если бы захотела. А я не уверена, что хочу.
Всего лишь не уверена? Уже кое-что. Неплохое начало.
Марлен согласилась со мной встретиться… не знаю почему. Рудиментарное чувство долга? Остаточные угрызения совести по поводу Муфуфу? Но она уже явно заскучала. Окинула взглядом выцветшие стены кафе, которые раньше казались ей романтично богемными.
– Боже мой, ничего не меняется. Как была дыра, так и осталась.
Потом Марлен окинула таким же взглядом меня.
– Когда ты в последний раз счищал камень и наносил эмаль? – Она заглядывала мне в рот.
– Что?
Марлен наклонилась поближе, чтобы лучше видеть. На лице у нее появилась гримаска профессионального любопытства и раздражения.
– Открой рот. Покажи зубы.
– Марлен, ради бога!
– Кому сказала – открой!
Вечно она прет напролом. Я разинул рот до упора. Марлен придвинулась еще ближе. На ней было черное платье без рукавов. С одного плеча сползла бретелька лифчика. Мятно-зеленая полоска на тугой, загорелой руке. Роскошно.
– Что ж, могло быть и хуже. Хотя как знать… – Ей явно не хватало молоточка и зеркальца. – Все равно, надо следить за зубами. Ничто так не выдает возраст мужчины, как десны.
– Неужели?
– Представь себе. – Марлен подсунула тупой кончик столового ножа мне под верхнюю губу и вытянула ее козырьком. – Молодые, упругие десны крепко охватывают зубы. А старые десны обвисают и болтаются как…
– Старые штаны мешком?
Марлен отпустила мою губу и швырнула нож на стол. (Стерилизатора под рукой не оказалось.)
– Но этого можно избежать, если ухаживать за зубами. Курение все резко ухудшает. Надеюсь, ты не начал снова курить?
– Конечно нет!
Ее пальцы подцепили беглую бретельку и ловко заправили под платье.
– Позвони Лоле и запишись на прием. Я разберусь с твоими зубами.
