– Как? Снова в твое кресло? Боюсь, я пас. А твой Муфуфу пришел на повторный сеанс?
В глазах Марлен сверкнуло воспоминание. Она встретила его, чуть изогнув губы.
– Не пришел, представляешь? Сказать Лоле, чтобы послала напоминание?
Марлен расслабленно откинулась на стуле. Выглядела она ослепительно, и сама это знала. Она больше не хотела меня. Но это не значит, что она не хотела, чтобы я хотел ее. Старая песня. Надо переходить к делу.
– Марлен, что мне сделать, чтобы твой муж от меня отвязался?
– Попробуй заплатить.
– А по-другому никак нельзя?
Она пожала плечами.
– Ты выставлялся в галерее у Вилли? – вдруг спросила Марлен.
– Увы, нет. Я все еще готовлю экспозицию. – И душу закралась очень неуютная тревога. Марлен слишком хорошо меня знала. Еще одна отложенная и упущенная выставка. – Я теперь работаю с новым материалом. Бросил глину.
– Как жаль!..
– Мне так нравились твои глиняные вещи. По-моему, они тебе особенно удавались.
– Обидно, что ты не лепил меня, когда мы были вместе.
– Ты же ни в какую не хотела! – напомнил я.
– Да, а теперь вот кляну себя.
Я-то думал, Марлен даже слова такие неведомы: «жаль», «обидно» и все такое. Хороший знак, очень хороший…
– А как бы ты хотела, чтоб я тебя слепил? Обнаженной?
– Конечно.
– Бюст или в полный рост?
– Не знаю. Наверное, бюст до пояса.
– Без ног?!
Марлен любовно оглядела свои шелковистые ножки. Она их обожала. Когда мы еще были женаты и вместе сидели дома у телевизора, она то и дело рассматривала собственные икры – сравнивала с голливудскими. Сравнение всегда выходило в ее пользу.
– Еще не поздно, Марлен. Можем начать с той недели. Я слепил бы что-нибудь потрясающее. Обалденное… – Должно быть, я слишком тараторил, потому что волновался. Меня вдруг осенила чудненькая идея. Заказ на скульптуру раз и навсегда избавил бы меня от Полового Гиганта. – Только это выйдет дорого, солнышко. В полный рост – всегда дорого.
Сколько бы с нее содрать? Всю сумму долга? Или еще больше? Марлен не ценит то, что достается по дешевке. Все складывалось превосходно, просто замечательно. Пока Марлен не раскрыла рот и не расхохоталась. Очень громко.
– И что, я должна тебе позировать? Голая? Вот Даррен-то обрадуется! – Сама мысль так ее развеселила, что Марлен запрокинула голову и снова зашлась смехом. А это уже было нехорошо. Это было даже очень плохо, если только…
– Тебе не надо даже позировать, вот в чем прелесть! – Я поднял руки и пошевелил пальцами. – Вуаля! Скульпторский банк данных! Ты уже занесена. Я могу слепить тебя с закрытыми глазами. Каждый изгиб, все маленькие несовершенства. Хотя их у тебя почти нет.
– Выбрось из головы, Арт!
Четверть часа спустя двухкилограммовый кусок масла из запасов Марселя постепенно превращался в точнейшую копию бедра Марлен. (Ну, может, еще и кусочка ягодицы, в честь добрых старых времен.) Это было приятно. Я лепил, Марлен болтала, мы оба потягивали хорошее мерло. Я работал исключительно по памяти. Впрочем, выбора у меня не было: чтобы я не подглядывал, Марлен прикрыла ногу салфеткой. Очень скоро, как только масло приобрело очертания бедра, несколько завсегдатаев придвинулись к нам вместе со стульями и стали глазеть.
– Что это он лепит? Дельфина? Это ведь дельфин?
– А зачем ему дельфин?
– Может, сейчас неделя защиты дельфинов.
– По-моему, это задница. Во всяком случае, кусочек задницы.
– Одна половинка?
– Может, сейчас неделя красивых попок.
Я быстро закончил – работенка-то плевая. Строго между нами: я выбрал самую легкую для меня часть тела. Ту, что знал лучше собственных конечностей. Бедро, которое я гладил каждую ночь, когда Марлен прижималась ко мне и засыпала. Ее нога была для меня что азбука Брайля для слепого.
– Нога красивая, спору нет, – сказала Марлен, разглядывая мое произведение со всех сторон. Нога ей определенно нравилась. – Но вот моя ли? Не уверена.
Ложная скромность. Она прекрасно знала, чья это нога.
– Твоя, Марлен, твоя. Но если ты мне не доверяешь, пусть решат они. – Я повернулся к группе едоков – наших зрителей: – Является ли бедро на столе бедром этой женщины? Убери салфетку, солнышко.
Марлен быстро встала:
– Что за идиотизм!
И тем не менее она не обрушилась на меня, а поставила ногу на верхнюю перекладину стула, помедлила и постепенно приподняла подол черного платья. Зрители глазели в полном восторге. Марлен не стала обнажать ягодицу – хорошенького понемножку, – но все-таки открыла достаточно, чтобы удивить меня и потрясти наше жюри.
– Это ее нога, как пить дать.
– Точно, ее.
– Тут кто-то говорил, что она зубной врач?
Когда я услышал восторженные охи, то понял, что контракт у меня в кармане. Потому что Марлен не сможет забыть свой триумф. И захочет продолжения: по ней, оваций не бывает слишком много.
Я медленно провел ножом по сливочной ягодице, снял желтую стружку от попки до колена. Марлен наблюдала, как я намазываю ее на кусок булочки, потом открыла рот, чтобы я мог угостить и ее. Я сидел и смотрел, как она жует. Она жевала и позволяла мне смотреть.
Я с нетерпением ждал ежедневных свиданий с Гордоном, возможности побыть один на один с братом. Ну или втроем, если считать его стояк, который никуда не девался и уже практически жил собственной жизнью. Гордон прекрасно выглядел, и – о чудо! – проплешина, которая так его бесила, почти заросла – остался лишь маленький блестящий пятачок на самой макушке.
В какой-то момент я нарисовал с него шарж и закрепил на телевизоре у брата над головой. Если б Гордон все-таки очнулся, он первым делом увидел бы себя – с роскошной шевелюрой и рогом побольше Италии. Рисуя, я выдавал очередную порцию жизнеутверждающего трепа. Каждый день я пытался придумать для Гордона вескую причину вернуться к жизни. Например, сок манго на подбородке. Адреналин в крови, когда проскакиваешь перекресток на красный. Песня Джеймса Тейлора. Но в это утро я рассказал ему про Марлен, про «Pain et Beurre» и про то, что на месте нашего столика теперь торчит пальма.
– Лягушатник поставил на тебе крест, Гордон. Он тебя уже похоронил. Он уже скормил кому-то твой обед. На твоем месте я бы очень разозлился. Ради такого стоит бы выбраться из койки, а? Если, конечно, у тебя силенок хватит. А лично я думаю, что хватит.
– Привет, Арт. – Сестра Крисси неслышно подошла сзади и дотронулась до моего плеча. – Ты говори, говори. Продолжай.
Она пристроила свою аккуратную попку на край матраса, закинула ногу на ногу, взяла руку Гордона и принялась считать пульс. Они были так тесно связаны, эта медсестричка и мой брат. Как мать с больным
