Молчание, затем снова тяжелое дыхание, и он наконец пробормотал, скорее даже промычал ее имя.
— Сара… Сара?
— Стивен, вы больны? К вам приехать?
Он не ответил. Сара продолжала говорить, просить, внушать, не получая ответа, не слыша в ответ даже дыхания. Она понимала, что ведет себя несерьезно, ибо все то, что она говорила, требовало участия собеседника, какой-то его реакции, реплик, хотя бы нечленораздельного хмыканья. Нет, Стивен не слушал ее. Может, заснул… Или вообще ушел. Ее охватила паника, как птицу, залетевшую в комнату. У нее нашелся номер телефона в хозяйственных помещениях Квинзгифта, но там никто на звонок не ответил. Некоторое время Сара провела в нерешимости. Подмывало вскочить и нестись к нему сломя голову. Однако приличия требуют, чтобы тебя для этого в какой-то форме пригласили. Кроме того, с чего ей все время кажется, что Стивену совершенно не к кому обратиться? Плюнув на приличия, Сара схватила такси до Пэдингтона, вскочила в поезд, на станции снова такси — до Квинзгифта. Доехала лишь до ворот, чтобы не поднимать шума своим драматическим явлением. Монументальные ворота свежеокрашены, сверкают черным лаком, контрастно подчеркнутым вызолоченными фрагментами, как мелирование прически, тактично примененное искусным парикмахером. Она прошмыгнула в боковую калитку в кирпичной арке. Память кольнула какая-то аллегория, Сара не удосужилась вспомнить, какая. В ее теперешнем состоянии знаки и символы, знамения и предчувствия, пророчества мудрые и дурацкие, верные и ложные казались чем-то мимолетным, как лай уличной шавки, скрежет трамвая на повороте. Ее раздраженное, неуверенное состояние лишь усугублялось непрошеными попутными мыслями. Сердце бешено билось, ноги сами спешили вперед, не слушаясь разума, бормотавшего, что ее приезд — еще одна лепта идиотизма во всеобщем кретинском сумасбродстве жизни. Пока никого не встретила. Повсюду афиши «Ариадны на Наксосе», Жюли ни следа. Ну да, они же носились с идеей камерной оперы с изысканной музыкой, она вспомнила слова Элизабет. Где Элизабет? Ни в огороде, ни с лошадьми — нигде снаружи. И что, интересно, Сара скажет, ежели наткнется на хозяйку? «Здрасьте, меня пригнало беспокойство о вашем муже». Неужто Элизабет не заметила, что происходит со Стивеном? Ведь он же… Он же не жилец на этом свете… Размышляя, на кого она больше похожа, на телевора или киношпиона, Сара наткнулась на Стивена. Он замер на солнцепеке, сгорбившись, прирос к скамье, расставив ноги, свесив между ними руки, словно забытые, неведомо зачем прихваченные с собой ненужные инструменты. По лбу склоненной головы стекает пот. В сотне ярдов ясень-гигант, знакомец Джеймса. Под ним, в глубокой тени, скамья; Сара присела рядом.
— Стивен…
Никакой реакции. Да, да, точно. Она это наблюдала ранее. «Депрессняк», как небрежно обозначают это состояние сами жертвы, выйдя из него. Большая Депрессия, стопроцентная, срыв с обрыва, бесконечное падение в пропасть.
— Стивен, это я, Сара.
Прошло около минуты, прежде чем он поднял голову. В глазах его… Нет, не узнавание, и даже не инспектирование незнакомой нежеланной помехи. Страх. Защитная реакция.
— Стивен, я приехала, потому что беспокоюсь за вас.
Глаза опустились, уперлись в землю. После паузы он пробормотал торопливо и неразборчиво:
— Бесполезно, Сара. Без толку.
Он увяз где-то внутри себя, заблудился в дебрях сознания, сил для внешнего мира не хватало. Сара понимала это, ибо довелось ей испытать на себе такое состояние, хотя и в менее тяжкой форме. Общая рассеянность, слова доходят через минуту после произнесения, ощущаются как нежелательное вторжение, требуется мобилизовать все свои силы для того, чтобы понять то, что услышал; ответ следует как защитная реакция организма. При рабочих контактах в «Зеленой птице» ей тоже приходилось отрываться от «разборок» со своей внутренней болью, чтобы вынырнуть на поверхность общения и ответить на вопросы коллег. Но Саре это все же удавалось, и она вышла из этого состояния. Стивена же засосало глубже, такой стадии она еще не встречала, и ее охватил страх.
Что делать? Во всяком случае, в тень увести его она в состоянии.
— Стивен, поднимайтесь, нужно уйти с солнцепека.
Он, возможно, не понял, но давлению ее руки на локоть подчинился, медленно перешел к ясеню, опустился на скамейку в тени. Одежда на нем промокла от пота.
В таком состоянии ему нужна сиделка, нужен кто-то, чтобы заставить его выпить глоток чаю, сока, через силу откусить от бутерброда, чтобы говорить, напоминать о мире, о других людях в нем, о том, что кто-то вне его живет, не страдая, что жизнь вне страдания возможна, реальна, желательна. Сара обошлась без этого, ее саму никто не нянчил, но она до такого не доходила. Ее разум пытался постичь его состояние и констатировал с ужасом, что если Стивен страдает больше, то, насколько она помнит, такое просто невозможно, ибо она
Она сидела рядом, стирала с лица Стивена пот, потом проверяла руки, не переохладился ли он в тени, иногда старалась привлечь его внимание.
— Стивен, это я, Сара.
Чтобы что-то сказать, зацеплялась за детали окружающего ландшафта.
— Стивен, гляньте-ка, что лошади на лугу вытворяют… А яблок-то на ветках… Как они только выдерживают.
Он не реагировал. Все происходило в нескольких десятках ярдов от места, где столь рассудительно беседовал с соседом Джошуа. Это все тот же Стивен. Но во что он превратился, этот солидный и уверенный господин, столь уверенно шагавший по жизни? «Итак, что я сама здесь делаю?» — снова метнулись ее мысли в противоположном направлении.
Прошло часа два-три, и Сара сказала:
— Стивен, надо вам чего-нибудь выпить.
Она прошла на кухню, на звучавшие оттуда женские голоса. Ширли и Элисон занимались выпечкой, готовясь к вечернему представлению. На солидных корпусах сельских дев смешными яркими заплатками выделялись пластиковые переднички, запачканные мукой. Немалое количество муки, куриных яиц, масла сливочного и иных ингредиентов занимало также и обширный стол, перед которым хлопотали Элисон и Ширли. В момент появления на кухне Сары Элисон как раз попыталась устранить мучное пятно на щеке подруги и ненароком передислоцировала его на ее золотистые косы. Это вызвало очередной приступ веселья.
— Ох, извините, миссис Дурхам, — сказала Ширли, пытаясь не хихикать. — Что-то мы расшалились сегодня.
— Я хотела бы взять для мистера Эллингтон-Смита какой — нибудь напиток.
— Конечно, конечно. Апельсиновый сок, яблочный… Джеймс ананасовый любит, я люблю манговый… — Ширли снова прыснула.
— Ширли! В чулан запру! — пригрозила Элисон. — Не обращайте внимания, миссис Дурхам. Выбирайте в большом холодильнике.
Сара выбрала апельсиновый, посчитав, что витамин «С» полезен против депрессии.
— Не знаете, где миссис Эллингтон-Смит?
— Была тут совсем недавно, с Норой. Наверное, наверху занимаются.
Едва Сара закрыла за собой дверь, как из кухни снова донеслось хихиканье. Саре эти девахи казались свежевылупившимися цыплятами снова ставшего модным бесклеточного, содержания, и у нее не было ни малейшего желания узнать, кто из них вырос в неполной семье, а кто ухаживает за парализованной матерью, и какие у них имеются свои скелеты в шкафах.
Стивен сидел в той же позе, в какой она его оставила.
— Стивен, выпейте это. В такую жару необходимо много пить.
Сара поставила стакан рядом с ним — никакой реакции. Она поднесла стакан к губам Стивена — он не стал пить.
— Я отойду ненадолго, скоро вернусь, — сказала Сара и отправилась искать Элизабет. Может быть, лучше Нору?
Давно перевалило за полдень. Она поднялась по ступеням, на которых стоял Генри в то последнее
