VII
Во дворе, гудящем от криков людей и визга метчейти, Нохада после третьей просьбы вытянула ногу — в основном, подумал Брен, потому что все остальные животные уже это сделали.
Он сполз по нагретому солнцем боку Нохады и с недоверием увидел, что метчейта выворачивает шею назад и щиплет его за рукав, тычет в бок защищенными, но все равно грозными клыками — а он тем временем пытался расправить перекрученные поводья. Но он был не настолько глуп, чтобы снова толкать Нохаду в нос, и Нохада подняла голову и понюхала — черная гора между ним и ярким солнцем, жалующаяся на что-то невидимое — а может, ей просто нравилось, как отдается от стен ее голос.
Прибежали грумы забрать животных. Он отпустил Нохаду, похлопав ее по плечу — решил, что так будет правильно. Нохада издала раскатистый звук, вырвала поводья у него из рук и двинулась следом за остальными метчейти, которых грумы уводили в лабиринт дворов и двориков.
— Можете пользоваться ею, пока вы здесь, — сказала Илисиди, оказавшаяся рядом. — В любой день, в любой час. Конюшни получили указание во всем идти навстречу пайдхи-айчжи.
— Вдовствующая айчжи очень добра, — ответил он, а сам гадал, осталась ли кожа на ладони.
— Посадка у вас пока еще неуверенная, — заметила она, принимая трость из рук служителя, и направилась к лестнице.
Брен воспринял это как разрешение быть свободным.
Но она остановилась у первой ступени и повернулась, опираясь обеими руками на трость.
— Завтра утром. Быть к завтраку. — Трость проткнула воздух между ними. — И не спорьте, нанд' пайдхи. Я пользуюсь правом хозяйки, принимающей гостя.
Он поклонился и, чуть приотстав, двинулся следом за Илисиди вверх по лестнице в толпе ее слуг и телохранителей, у которых, наверное, эти функции переплетались, как и у его собственных.
Губа напухла, с правой руки был содран верхний слой кожи, растертые интимные области его персоны ныли — и обещали, что это только начало, — а ему, в соответствии с безапелляционным заявлением вдовы, надлежало явиться завтра на вторую попытку. Ситуация… Похоже, ты открыл дверь, закрыть которую уже нельзя.
Он прошел по лестнице вместе со всеми до балкона апартаментов Илисиди, поскольку это был единственный известный ему путь внутрь замка, но вдова устремилась во внутренние помещения, больше не обращая внимания на него среди людей это выглядело бы грубостью, но здесь означало лишь, что вдовствующая айчжи потеряла интерес к дальнейшим деловым разговорам с низшим. При их различии в общественном положении она не была связана никакими социальными обязанностями; а он, раз она молчит, имел право идти куда угодно, если только какой-нибудь слуга не передаст ему приказания остаться.
Но никто ничего не передал. Брен вышел через двери личных покоев вдовы и проследовал через приемные залы ее апартаментов в сопровождении слуг рангом помельче, которые распахнули перед ним наружные двери, поклонились и пожелали доброй удачи.
Он, в свою очередь, пожелал доброй удачи им — под приличествующие кивки и поклоны с их стороны, — после чего зашагал по коридорам, усталый, измученный, но зато обогащенный знаниями об этой земле, провинциях, ландшафтах и главенстве в замке — и даже об истории и происхождении пушки, которую видел сейчас через открытые передние двери.
А там — Боже, помоги! — было запарковано несколько автомобилей.
Возможно, приехал какой-то чиновник из городка. Возможно, прибыла давно обещанная ремонтная бригада и сейчас налаживает электричество. Но в любом случае пайдхи — не та фигура, появление которой большинство провинциальных атеви примет без содрогания. Он решил поторопиться и пересек переднюю комнату быстрым, хоть и прихрамывающим шагом.
И прямо столкнулся с входящей группой замкового персонала и стайкой туристов.
Какая-то девчушка запищала и кинулась к родителям. Родители застыли как громом пораженные — черная стена с вытаращенными желтыми глазами. Он отвесил всеобъемлющий извиняющийся поклон и понял — уж это пайдхи должен понимать, работа такая — что надо как-то латать ситуацию, тем более, что вид у него страшноватый: разбитая губа, весь в пыли.
— Добро пожаловать в Мальгури, — проговорил он. — Я представления не имел, что у нас посетители. Прошу, успокойте юную даму. — Пауза — перевести дыхание. Второй поклон. — Пайдхи, Брен Камерон, в вашем распоряжении. Могу ли быть чем-то вам полезен?
— А можно нам получить ленточку? — поторопился выскочить с вопросом мальчик чуть старше.
— Не знаю даже, есть ли у меня ленты, — извиняющимся тоном сказал Брен. Обычно он держал их у себя в кабинете для всяких формальностей. Но сейчас не знал, захватила ли Чжейго такую ерунду. Впрочем, кто-то из слуг тут же сказал, что они могут представить ленты и сургуч, если кольцо с печаткой у него с собой.
Опять попался в ловушку. Все, Банитчи точно меня убьет.
— Простите меня, — сказал он. — Я только что из конюшен. Мне надо вымыть руки. Я скоро вернусь. Прошу прощения, благодарю за вашу благосклонность…
Он поклонился еще два или три раза, торопливо двинулся к лестнице и, только одолев половину пролета, поднял глаза.
Наверху стоял Тано с явным неудовольствием на лице и выставленным на всеобщее обозрение пистолетом на бедре. Тано поманил его наверх, и он преодолел остальные ступеньки бегом, надеясь, что туристы не могли рассмотреть снизу этого обмена мимическими сигналами и угадать причину, вызвавшую такую внезапную вспышку энергии.
— Нанд' пайдхи! — сказал Тано сурово. — Вы должны были воспользоваться черным ходом.
— Мне этого никто не сказал, нади! — Брен разозлился и вынужден был сдерживаться. Виноват был Банитчи, который тут командовал, — но и сам он тоже не без греха. — Мне надо умыться и почиститься, Я пообещал этим людям…
— Ленты, нанд' пайдхи. Я этим займусь. Поторопитесь.
Он пролетел по лестнице мимо Тано, хоть двигаться было больно, и пронесся по коридору к своим апартаментам. Искупаться некогда. Только умылся наспех, надел свежую рубашку и брюки, чистое пальто, смочил одеколоном руки и пригладил растрепанные ветром и выбившиеся из косички волосы.
Затем выскочил за дверь, промчался по коридору, но по лестнице спустился уже более достойным шагом — а внизу тем временем выстроился комитет по торжественной встрече, перед камином в холле поставили столик, на нем лежала сургучница, ленты, маленькие карточки — и стояла очередь жаждущих атеви: каждому надо было подписать карточку, обвязать лентой, запечатать сургучом. И вот, получив подпись и печать, отошел первый турист, довольный и взволнованный, которому досталась неожиданная награда за эту поездку, а еще тридцать стояли в очереди, украдкой поглядывая на Брена, на единственное живое человеческое лицо, которое им довелось увидеть, если, конечно, они не бывали в дальнем Шечидане.
Пайдхи давно привык ко взглядам взрослых. Но с детьми иметь дело куда труднее. Они ведь вырастают на матчими о Войне. Некоторые смотрели исподлобья, другим хотелось потрогать руку пайдхи — проверить, настоящая ли у него кожа. Один спросил, какого цвета его мама — такая же или нет. Некоторые боялись его взгляда, кое-кто спрашивал, есть ли у него пистолет.
— Нет, нади, — лгал он с почти что чистой совестью, — ничего подобного. У нас сейчас мир. Я живу в доме айчжи.
Родитель поинтересовался:
— Вы здесь на отдыхе, нанд' пайдхи?
— Я в восторге от озера, — отвечал Брен, а сам думал, сообщало ли о покушении на него телевидение в той провинции, откуда прибыл этот турист. Учусь ездить верхом. — Он капнул сургучом на карточку и припечатал ленту. Здесь великолепные виды.
Снаружи ударил гром. Туристы начали беспокойно поглядывать на дверь.
