как эти люди молятся Богу; понаблюдай за их обрядами и вникни в смысл и назначение каждого из них. А так как ты скоро будешь достаточно хорошо понимать по-немецки, то походи на их проповеди и прислушайся к тому, как они проповедуют. ‹…› Но когда ты будешь посещать храмы, где люди молятся Богу, – а мне хочется, чтобы ты побывал в самых различных, во всех, какие только встретятся на твоем пути, – помни, что в каком бы заблуждении ни пребывали те или иные люди, ни над одним из них не надо смеяться, ни одно не должно казаться тебе нелепым. Если человек честно заблуждается, его надо пожалеть, а никак не высмеивать. Предмет поклонения в религиях всего мира всегда один – высшее существо, которое вечно и которое сотворило все, что нас окружает. Различные способы молиться ему ни в коем случае не должны быть предметом насмешек. Каждая секта верит в свою правоту, и я не знаю на этом свете такого непогрешимого судьи, который мог бы решить, какая из них права. Разузнай также везде, где будешь, о государственных доходах, армии, ремеслах, торговле и о полиции каждой страны. И хорошо, если бы ты завел себе переплетенную тетрадь из чистых листов бумаги, то, что немцы называют альбомом, только вместо того чтобы просить каждого встречного дурака накарябать там хоть несколько строчек, ты собственноручно заносил бы туда все эти сведения, сразу же после того как тебе удастся почерпнуть их из достоверных источников.
Чуть было не забыл еще одного вопроса; мне хочется, чтобы ты заинтересовался им и запасся всеми необходимыми сведениями: узнай, как вершится в данной стране правосудие. Коль скоро все суды – открытые, ты можешь побывать в них, внимательно все разглядеть и во всем разобраться.
Одно только беспокоит меня теперь в отношении тебя. Мне хочется, чтобы ты достиг совершенства, которого, насколько я знаю, никто никогда еще не достигал. А коль скоро это неосуществимо, мне хочется, чтобы ты, насколько возможно, к этому совершенству приблизился. Должен тебе сказать, я не знаю никого, кто был бы на более верной дороге к нему, чем ты. Ни на чье воспитание не было затрачено столько сил, сколько на твое, и никогда ни у кого не было таких возможностей приобрести знания и опыт, какие были и есть у тебя. Временами я надеюсь и предаюсь мечтам, временами сомневаюсь и даже боюсь. Уверен я только в одном – что ты будешь либо величайшим горем, либо величайшей радостью твоего…
XXIII
Бат, 22 февраля ст. ст. 1748 г.
Милый мой мальчик!
Каждому достоинству и каждой добродетели сродни какая-нибудь слабость или какой-нибудь порок; развившись сверх положенной меры, они превращаются то в одно, то в другое. Щедрость часто становится расточительностью, бережливость – скупостью, храбрость – безрассудством, осторожность – робостью и т. д. в такой степени, что, по-моему, нужно больше рассудительности для того, чтобы соблюсти меру в наших добродетелях, чем для того, чтобы избежать противоположных им пороков. Порок в своем истинном виде настолько уродлив, что с первого же взгляда вселяет в нас отвращение и вряд ли мог бы когда-нибудь соблазнить нас, если бы поначалу не надевал маски некоей добродетели. Добродетель же сама по себе настолько прекрасна, что покоряет нас с первого взгляда, а при дальнейшем знакомстве увлекает все больше и больше. И мы считаем, что в ней, так же как и во всем, что прекрасно, немыслимо никакое излишество. Здесь-то и бывает нужна рассудительность, для того чтобы умерить и направить в надлежащее русло самые наши лучшие устремления.
Сейчас я постараюсь применить это рассуждение не к какой-либо определенной добродетели, но к одному виду превосходства, который из-за недостатка рассудительности часто приводит к нелепым и заслуживающим всякого порицания последствиям: я имею в виду большие знания, которые, если им не сопутствует трезвый ум, часто вводят нас в заблуждение, делают гордецами и педантами. Та к как я надеюсь, что ты в высокой степени наделен этим превосходством над другими и вместе с тем не страдаешь слишком распространенными его недостатками, то все, что подскажет тебе мой опыт, может быть, будет небесполезно для тебя.
Некоторые ученые люди, гордые своими знаниями, говорят только для того, чтобы выносить решения, и судят обо всем безапелляционно. Это приводит к тому, что те, кого они задевают этой своей нетерпимостью и оскорбляют, творя насилие, восстают и для того, чтобы избавиться от тирании, подвергают сомнению даже законный авторитет. Чем больше ты знаешь, тем скромнее тебе следует быть, и, к слову сказать, скромность – самый надежный способ удовлетворить наше тщеславие. Даже если ты в чем-то уверен, сделай вид, что колеблешься, изложи свой взгляд, но не настаивай, и если хочешь убедить других, дай им почувствовать, что убедить можно и тебя.
Есть люди, которые, чтобы показать свою ученость, а зачастую в силу предрассудков, привитых школой, где им это все время внушалось, постоянно говорят о древних греках и римлянах как о каких-то героических личностях, считая, что наши современники стоят гораздо ниже их. В карманах они постоянно носят томик- другой классиков; их тянет к старинной мудрости; они не читают современного вздора и будут убедительно доказывать вам, что за последнюю тысячу семьсот лет ни одна наука и ни одно искусство не подвинулись вперед ни на шаг. Мне совсем не хочется, чтобы ты отказывался от знакомства с древними авторами, но мне еще меньше хочется, чтобы ты хвастал тем, что они тебе исключительно близки. Говори о современниках без презрения, а о древних – без поклонения; суди о тех и других по их достоинствам, а отнюдь не по давности лет, и если в кармане у тебя окажется какой-нибудь эльзевир[53], не выставляй его напоказ и не заводи о нем разговор.
Некоторые весьма ученые мужи самым нелепым образом выводят все свои афоризмы, касающиеся как общественной, так и частной жизни, из того, что они называют «аналогичными случаями» у древних авторов. Они не хотят понять, во-первых, что с самого Сотворения мира ни разу не было двух полностью аналогичных случаев и, во-вторых, что ни один случай не излагался каким-либо историком, равно как и не доходил до его сведения со всеми привходящими обстоятельствами, знать же эти обстоятельства настоятельно необходимо для того, чтобы отправляться от них в своих суждениях. Рассуждай о каждом событии исходя из него самого и сопутствующих ему обстоятельств и соответственным образом поступай; не полагайся на авторитеты одних лишь поэтов или историков древности. Если угодно, принимай во внимание случаи, которые на первый взгляд кажутся сходными, но пусть эти аналогии помогают тебе, а не руководят тобою.
Мы до такой степени поддаемся предрассудкам, которые внушает нам воспитание, что, подобно тому как древние обожествляли своих героев, мы готовы обожествлять их безумцев. Что касается последних, то, отдавая надлежащее уважение древности, я должен сказать, что самыми примечательными из них были Курций и Леонид. И вот представь себе, какой-нибудь закоренелый педант, произнося в парламенте речь относительно налога в сумме двух пенсов с фунта, приводит этих двух героев в качестве примеров того, что мы должны делать и как нам надлежит жертвовать собой ради отчизны. Люди ученые, но обиженные умом, так далеко зашли в подобного рода нелепостях, что во время войны с французами мы держали бы в Тауэре[54] гусей, потому что был аналогичный случай, когда Рим неимоверно много выиграл оттого, что сколько-то гусей оказалось в Капитолии[55]. Из того, кто так рассуждает и так говорит, может выйти только никудышный политик и никакой не оратор, а пустозвон.
Есть еще одна разновидность людей: они менее догматичны и менее надменны, но не менее нескромны. К ней относятся общительные и блестящие педанты, которые, даже разговаривая с женщинами, уснащают свою речь меткими греческими и латинскими цитатами, которые до такой степени запанибрата с греческими и латинскими авторами, что дают им имена и прозвища, свидетельствующие о том, что они находятся в близких отношениях с ними. Так, они привыкли говорить «старик Гомер», «этот хитрый плут Гораций», «Марон» вместо Вергилия и «Назон» вместо Овидия. Педантам этим часто подражают хлыщи; у тех нет вообще никаких знаний, но они помнят несколько имен древних авторов и заучили какие-то отрывки их наизусть в исковерканном виде. И вот они имеют дерзость повторять их во всех компаниях, надеясь таким путем сойти за людей ученых. Поэтому, если ты хочешь, чтобы тебя, с одной стороны, не обвиняли в педантизме, а с другой стороны – не подозревали в невежестве, не старайся показывать на людях свою ученость. Говори с собравшимися в доме людьми на их языке, и пусть этот язык будет чистым и не пересыпан словами из другого. Никогда не старайся показаться умнее или ученее, чем люди, в обществе которых ты находишься. Носи свою ученость, как носят часы, – во внутреннем кармане; не вынимай их на людях и не пускай в ход репетир[56] только для того, чтобы все знали,
