ярко-бирюзовые солнца, подсвеченные морским закатом.
– С удовольствием поговорю с вами о всякой прекрасной ерунде, – улыбается он. – Только позвольте я вам
И так он всё это говорит, что будущему Автору кажется, что всё то действительное, что когда-то мелькало за окнами, – тут. Не за окнами. В их доме. Всегда было и никуда не уходило, и никто не умирал. И в их доме, в котором они живут уже тысячи тысяч лет, воды времени бесконечны. Просто они не стоялые воды, не покрывающиеся ряской, а бесконечно струящиеся. Смерть и возрождение вечности. Живой круговорот вод времени в природе пространства. И в солнечном сплетении будущего Автора водопады и радуги сливаются с морями и небесами, и ни один художник, как бы гениален он ни был, не напишет эту картину. Ни один писатель не поймает и не «закрутит» его в «банку» рукописи, как бы ни старался. Ни даже музыка, никакая другая всего лишь несовершенная
– Ну раз так, то ладно, – соглашается Автор, всё ещё не веря в богоявление, как будто сойди сейчас с небес «канонический» старик с бородой, было бы натуральнее. Как будто будущий Автор не стала бы его дёргать за нимб, проверяя на предмет бутафории, оглядываясь в поисках затаившихся разыгрывающих её шутников. «Будь твоя вера с горчичное зёрнышко…», но и такой меры малой в будущем Авторе нет, как нет её и ни в одном из читающих сейчас эти строки. Но Автор садится на льняной пиджак, потому что, не веря и не понимая, уже просто сразу всё знает.
– Вот скажите, Илья Михайлович… Давайте будем считать, что я встретила бога. Вот случайно, сентябрьским вечером, на пляже 13-й станции Большого Фонтана я встретила бога. И спросила его: «Илья Михайлович, утопиться мне или нет? Потому что мне так странно то, что они считают нормальным. А меня, вполне нормальную, считают странной, если не сказать сумасшедшей. И что делать бедному будущему Автору?» Отвечайте. Как скажете, так и сделаю.
Красивый молодой человек без пиджака Илья Михайлович делает очень серьёзное, соответствующее моменту лицо, с минуту торжественно пучит яркие глаза, надувает щёки и говорит будущему Автору:
– Сейчас я вас поцелую, потом мы пойдём есть мороженое, чуть позже – ко мне в гостиницу незаконно совокупляться целую вечность, потому что пожениться сегодня уже не успеем из-за их дурацкого интервального времяисчисления. Ибо Ты говоришь: «Скажи». Я сказал Тебе. Не будь я неслучайно встреченный Господь, Бог Твой!
Будущий Автор не выдерживает и прыскает, и весь мир становится красивым молодым человеком без пиджака, целующим её в глаза. И мир начинает пахнуть морской солью, корицей, ванилью, влажной щенячьей шерстью, пасхальными куличами, сосновой и вишнёвой смолой, клубникой «виктория», лунной пылью, пшеничным самогоном, бочковыми солеными огурцами, «кладбищенскими» неправильными цветами каллами, русскими белыми грибами, и будущий Автор плачет, как маленькая. Как будто во время поцелуя ей наложили швы на порезанную аж до мяса душу.
Оказалось, что это совсем не больно.
Примерно вот так:
БЕЗУМИЕ[87]
Здесь Автор, пожалуй, снова перейдёт на всем понятный и всеми любимый язык прозаического ума и продолжит «собачью» линию истории.
Большая собака Чака растёт счастливой и жизнерадостной и дорастает до возраста, положенного каждой суке – репродуктивного. Глупый Автор как-то выпускает её из вольера во двор, забыв, что суки, достигшие репродуктивного возраста, иногда сбегают из дому. Если честно, Автор даже не поняла, что у Чаки началась течка, вот такая вот она идиотка. (А чтобы вы, читатель, не путались, последнее относится к обеим!)
Зато Чака поняла и, распластавшись под воротами, унеслась неведомо куда. Папа был на работе, а на авторские истошные: «Ко мне!!!», разносящиеся то на водохранилище, то в поле, то на опушке леса, никто не отвечал радостным
Но не летит большая собака Чака к А!втору.
Автор возвращается домой, и плачет, и звонит мужу, хотя понимает, что тот на работе и не может прямо сейчас разрешить эту ситуацию. Ну, так кто не восклицал попусту: «О Господи!!!» из-за ерунды в любое угодное
– Она убежа-а-ала! – рыдает Автор в грудь только-только приехавшего с работы Папы.
И уставший Папа с рыдающим Автором отправляются на поиски большой собаки Чаки. Ищут её чуть не до утра, освещая мрак фонариками. И Автору кажется, что любой собачий вой – это вой их несчастной беглянки, а вовсе не просто какому-то псу захотелось от скуки или от несправедливости повыть на Луну. Автору мерещатся всякие ужасы, вроде «собаколовок», неаккуратных, а то и пьяных водителей, огромного множества просто жестоких людей, решивших поиздеваться над живым, проверить, исправно ли ещё «дидово ружжо», и прочая подобная галиматья. Автор, как и любой другой обычный взрослый человек, временами склонна думать самое худшее, хотя, когда была маленькой, думала исключительно и только о лучшем.
– Успокойся! Она уже вернулась, я знаю, – говорит муж Автору и поит её коньяком, чтобы Автор
