акушеров данного родовспомогательного учреждения. Лично обучал делать спинномозговую анестезию нынешнего министра здравоохранения США. Оказывал медицинскую помощь узникам Дахау, тайно проникнув в лагерь. Прямо в лицо высказал Йозефу Менгеле на его родном языке всё, что о нём думает. После чего собственноручно крестил польского младенца, ставшего впоследствии Папой. А также редактировал клятву Гиппократа. Причём по просьбе автора. Я очень устала.
За окном кухни было темно. Все мои попытки перейти на язык амэрикан-лэнд терпели фиаско. Во- первых, угрюмая «мА», всю «деловую» встречу непонятно зачем просидевшая за столом, начинала возмущаться, что она, дескать, не понимает, о чём идет речь. Во-вторых, сам завтрашний «переводчик» через пару слов соскакивал на смесь русского и одесско-винницко-бердичевского. Единственное, что он повторял к месту и не к месту с первого момента встречи, был оборот «It means…».
«Итминз… итминз… итминз…» — гулко стучало у меня в ушах спустя час. Мысленно плюнув, я, как любой порядочный русский дурак, подумала, что гори оно всё огнём — утро вечера, как известно, мудренее. И сказала Марку, что мне пора. Он был очень любезен. Проводил меня до калитки, ткнул ручонкой в тёмное пространство, указывая, куда я должна идти, чтобы добраться до электрички — какие-то смешные пару тысяч метров, — и даже сообщил, что последний поезд до Бостона уходит буквально через пятнадцать минут, что, оказывается, невероятно удобно для меня, ибо через какой-то совсем уж смешной час я буду прямо на вокзале, а там на метро рукой подать до Бруклайна. В крайнем случае — такси поймаю. Здесь с такси проблемы. Никто сюда не едет.
И я пошла.
Метров через триста пейзаж стал совсем зловещим. Темно, дорога грязная. Я с ужасом поняла, что не знаю, куда идти. Приблизившись к группе товарищей, выделяющихся из темноты только зубами и белками глаз, я даже гипотетически ничего дурного не предполагала. Ибо за предыдущие три недели в Америке сталкивалась только с дружелюбием, дружелюбием и ещё раз дружелюбием! Каково же было моё удивление, когда эти… э-э-э… Ну, вы поняли. Эти малопривлекательные и дурно пахнущие афроамериканцы разразились зловещим хохотом и начали демонстрировать мне знание языка непристойных жестов. Агрессия нарастала лавинообразно.
«Беги, Лола, беги!»
Я понеслась неведомо куда, не задумываясь о направлении. Психические реакции слились с моторными. Я была Байкалом в багажном отделении «Боинга», в полной темноте, двигаясь и оставаясь на месте одновременно…
«Are you OK, Mam?»
Я не возненавидела людей, обнаружив, что сижу в вагоне движущегося электропоезда. Я человек — я сильнее животного.
Пользуясь случаем, приношу свои извинения муниципалитету города Бостон — я не оплатила проезд. Я вообще не помню, как попала в этот поезд!
Еле переставляя ноги, я вошла в холл гостиницы, помахала ручкой ночному портье, посмотревшему на меня с удивлением. Поднявшись в номер, первым делом достала из глубин чемодана бутылку Jagermeister'a, купленную во франкфуртском duty-free, щедро отхлебнула и вместе с ней пошла в ванную. Странно, что портье не вызвал полицию или «скорую помощь». Эх, а у меня была такая хорошая репутация в этой гостинице! Из зеркала на меня смотрела всклокоченная рожа с лихорадочно блестящими «накокаиненными» глазами и размазанными по лицу грязными полосами. Хорошо, что в бостонском трамвае-метро всем абсолютно по фигу, как ты выглядишь. Хотя после второго глотка мне показалось, что выгляжу я вполне готичненько, и, приняв ванну, я принялась обдумывать план мести Джошу. От звонка ему посреди ночи удерживал лишь тот факт, что из меня опять напрочь вышибло английскую речь.
Что же могло заставить Джоша подсунуть мне экземпляр, подобный Марку, в городе, где так много профессиональных переводчиков? Мне, стажирующейся в США под эгидой организации, аббревиатуру которой лишний раз «всуе» поминать не рекомендуется! Впрочем, надеюсь, что у него будет какое-нибудь более-менее разумное объяснение. Не верилось, что умница Джош руководствовался меркантильными соображениями — типа «денег поменьше заплатить». Фу! Эту заразу подозрительности я, видимо, подхватила в доме Марка. И вообще, если знаешь человека, то доверять ему надо всегда, а не в исключительных случаях!
Высокоградусная настойка «горных стрелков-егерей сделала своё дело — я расслабилась. Но не успокоилась. Завтрашний день неясно, но ощутимо терзал нервную систему, и я решила допить бутылку тирольской жидкости до дна. Чем больше я пила — тем спокойнее и увереннее становилась. Опустошив половину темно-зелёной фляги, я уже заткнула за пояс всех ведущих американских ток-шоу, задавая себе вопросы, сама же на них отвечая и выкрикивая ремарки из зала. Ага! Так вот в чём мое персональное know-how: когда я нервничаю — забываю язык Шекспира, стоит слегка принять — просто непревзойдённый синхронист! Когда бутылка была пуста на две трети — я декламировала отражению в зеркале стихотворение Роберта Фроста The Demiurge's laugh («Смех Демиурга»), заговорщически подмигивая ему на словах: «And well I Knew what the Demo meant» («И я понял, что демон имеет в виду!»). «Минт… мин… итминз…» ухало вслед за мной почему-то Марковским тембром эхо. Срочно допив остатки, я спела песню зверюге с рогами на этикетке: «Неси меня, олень, в мою страну оленью…» Разумеется, на английском. Затем, включив всю воду, присела на пол около унитаза и, категорически-запрещённо закурив, хорошо поставленным голосом прочитала ему лекцию по вопросам инфектологии в акушерстве и гинекологии. На… Ну, вы поняли. На английском.
Спала я безмятежным сном юного наследника престола Великобритании.
***
На следующий день ровно в 10.00 a.m. я стояла у центрального подъезда Бостонской телестудии. Марк опаздывал. Кто бы сомневался! Зато, подъехав на пятнадцать минут позже положенного, он запарковал машину под знаком «NO PARKING». Охранник, попытавшийся объяснить ему, что, мол, только для служебного пользования, был вынужден ещё пять минут слушать гневную речь, наверняка обещавшую судебное разбирательство охраннику, Бостонскому телецентру, штату Массачусетс и самому Создателю за дискриминацию старых фольксвагенов.
Я не слушала. Приветствуя Байкала, сидящего в машине, я дала себе слово быть отрешённой, как монах, и спокойной, как плита на могиле того же монаха после смерти. Что бы ни происходило!!!
Родриго — друг Джоша был сама вежливость и предупредительность, несмотря на наше опоздание. Он лично ждал нас на ресепшене, что облегчило процедуру прохождения турникета, абсолютно идентичную останкинской. Хотя нет, вру. К останкинскому турникету вышел бы старший помощник младшего ассистента, а не сам ведущий телешоу.
Так что служитель на турникете был спасён. А то вдруг бы он не сразу понял, кого мы ищем, выписав себе тем самым повестку в суд за дискриминацию эмигрантов, стажеров-иностранцев и разжигание межнациональных козней.
Мы с Родриго пожали друг другу руки, сопроводив это двусторонними положенными любезностями… простите, трёхсторонними — как я могла забыть об этом «каждой жопе попечителе»! Честно говоря, я уже и сама искренне полагала, что диссертацию, касающуюся вопросов ВИЧ в акушерстве, написал Марк. Марк занимался вопросами диагностики и лечения инфекционной патологии у беременных. Он же прошёл десяток тренингов в паре стран. Единственное, что меня удивляло: «А что здесь делаю я — дантист-велферщик» и «Зачем Володька сбрил усы»?
Родриго — ладный молодой невысокий мужчина, чем-то напомнивший мне Брюса Ли, провел нас телецентровскими лабиринтами в искомую студию. Познакомил с оператором, режиссёром и всей командой, после чего отдал в руки гримёра. Девочка, размером с крупную кошку, одобрительно осмотрела мои чёрные джинсы, заправленные в «военные» ботинки, и разнесла в пух и прах мой «счастливый» белый свитер- талисман. Видимо, он был слишком белым! Я ни с кем не спорила и ничему не сопротивлялась, легко сменив свитер на «казённую» чёрную блузку в жутких лилиях. Чуть позже нас с напудренным Марком провели к месту съёмки «казни» и усадили на высокие шаткие табуреты к столу, напоминавшему барную стойку. Не мой день продолжался. А посему «мебеля» просто обязаны были быть из категории «терпеть не могу!»
Никакой нормальный человек не стал бы «пить эту чашу» до конца, только поговорив с Марком полминуты по телефону. Но, ах, я была так непредсказуема и подвержена эйфории! Догадываетесь, как это назвать одним словом? Вот именно — глупость!
