К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Как-то, чуть ли не в день прибытия судов, государь спро­сил министра коммерции графа Румянцева:

– А как бы вы теперь ответили, Николай Петрович, на наш проект – послать, пользуясь подходящим случаем, к его кабуковскому величеству, владыке и повелителю Японии, подобающее дипломатическое посольство с приличными подар­ками и кое-какими товарами, а?

– Я бы весьма приветствовал такой шаг, ваше величе­ство, – отвечал министр. – В сущности говоря, как я имел честь докладывать, дорога нам туда открыта еще десять лет тому назад поручиком Лаксманом, который получил для нас разрешение посылать раз в год по одному кораблю в Нага­сакский порт. Очень, конечно, жаль, что так долго мы не воспользовались этим разрешением. Обстоятельства ведь могли измениться, хотя ухудшения в наших отношениях с Японией не произошло.

– Ну вот, тем более. А кстати, и приличный предлог есть: российский монарх возвращает на родину обласканных и разбогатевших потерпевших кораблекрушение подданных кабуковского величества, а? Так давайте действовать. Япон­цы ведь в Петербурге?

– Да, ваше величество, я выписал их из Иркутска давно. Надо сознаться, однако, что они, как мне передавали, не очень стремятся на родину.

– Видимо, придется немного позолотить им обратную дорожку? Подумайте же, Николай Петрович, кого бы отпра­вить послом, и послезавтра доложите.

Вскоре стало известно, что посланником назначался по­жалованный по этому случаю в камергеры прокурор депар­тамента сената, действительный статский советник Николай Петрович Резанов.

– Назначен устраивать свои собственные дела, ведь он зять и наследник крупнейшего состояния покойного Шелихова, женат на его дочери, – говорили одни.

– Неудавшийся фаворит Екатерины и потому закадыч­ный друг Зубовых, – посмеивались другие.

– Бывший офицер Измайловского полка, участник убий­ства Павла Первого, выскочка, – шептали третьи.

Вскоре закончен был набор команды, молодец к молодцу.

Собираясь к командиру «Невы» Лисянскому на прощаль­ный вечер, Крузенштерн нашел у себя пакет от компании с изменениями прежней инструкции. Это очень взволновало его. Картина предстоящего трудного и длительного путешест­вия резко менялась к худшему.

«Что же, – подумал он с горечью, – строго говоря, я низ­веден к управлению парусами и матросами, как наемный шкипер торгового судна... Отказаться? Но это значило бы навлечь на себя гнев императора, последствия которого трудно предвидеть... Какие сволочи! – мысленно окрестил он правление компании. – Они ведь умышленно держали у себя эти документы чуть не до дня отплытия, чтобы сделать не­ возможными какие-нибудь контрмеры».

Гости в уютной квартире холостяка Лисянского были удивлены необычному запозданию всегда точного Крузенштерна. Их было, впрочем, немного, гостей: старший помощник на «Надежде» Ратманов, доктор Эспенберг, еще несколь­ко офицеров. Но зато это были свои, испытанные люди, с ко­торыми можно было вести беседу нараспашку.

Ели молча. Дурное настроение Крузенштерна, которого он не мог скрыть, к разговорам не располагало. С нетерпением ждали, когда подадут шампанское. С речью выступил хозя­ин, предложивший поздравить друг друга с отплытием и вы­пить за здоровье Ивана Федоровича – «исключительного товарища и, как все уверены, лучшего, какой знает флот, морехода и начальника экспедиции!».

– Прошу обождать пить, я уже не начальник экспеди­ции! – взволнованно выкрикнул Крузенштерн. – Я только шкипер!

Он встал, резким движением расстегнул сюртук, выхватил из нагрудного кармана полученное письмо и дрожащими руками стал его разглаживать на скатерти. Вскочили и все остальные, чувствуя, что стряслось что-то серьезное, и уставились на Крузенштерна...

Срываясь с голоса и запинаясь, он стал читать:

– «В дополнение пункта шестнадцатого сей инструкции Главное Правление вас извещает, что его императорское ве­личество соизволил вверить не только предназначенную к японскому двору миссию в начальство его превосходитель­ства, двора его императорского величества, господина дейст­вительного камергера и кавалера Н. П. Резанова, в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра, но и сверх того высочайше поручить ему благоволил все предметы торговли и самое образование российско- американского края. По сему Главное Правление, имея уже в лице сея доверенныя особы с самого существования компании уполномочен­ного ходатая своего у монаршего престола и во все время верного блюстителя польз ее, приятным себе долгом поставляет и ныне подтвердить ему свою признательность, уполно­мочивая его полным хозяйским лицом не только во время вояжа, но и в Америке. Вследствие того снабдило его осо­бым, от лица всея компании, кредитивом. По сему содержание данной вам инструкции уже по некоторым частям отно­сится теперь до особы его превосходительства, предоставляя полному распоряжению вашему управление во время вояжа судами и экипажем и сбережением оного, как частию, един­ственно искусству, знанию и опытности вашей принадле­жащую».

Крузенштерн замолчал. Молчали и все остальные, тяжело переваривая витиеватое изложение

– Ясно? – спросил Крузенштерн, устало садясь.

– Негодяи! – сочно выругался Ратманов.

– А плюнь ты на это дело, дорогой! – сказал с учас­тием Лисянский Крузенштерну. – Никому, кроме тебя, мы подчиняться не будем, тем более этому посланнику от тор­гашей и продувной его американской лавочке. В случае чего выведем их на чистую воду перед государем... Давайте-ка выпьем за здоровье нашего единственного начальника!

На этот раз тост был подхвачен с большим энтузиазмом.

* * *

Утром 26 июля (еще не было восьми) к посланнику явил­ся курьер от Румянцева:

«Считаю необходимым, чтобы экспедиция Резанова тро­нулась в путь при первом же дуновении попутного ветра. Кажется мне, что это можно будет сделать завтра же», – писал министру царь.

– Иван Федорович, государь император требует отплы­тия сегодня же! – крикнул Резанов, постучавший в перебор­ку каюты Крузенштерна. – Готовьтесь, а я съезжу пока на «Неву».

– Сейчас прикажу сниматься с якоря, ветер попутный, – с готовностью отозвался Крузенштерн и крикнул: – Старше­го офицера ко мне!

Не успел Резанов сесть в поданную шлюпку, как сигналь­щик уже отдал на «Неву» приказание Крузенштерна сни­маться с якоря. Вызванные наверх дудками боцманов коман­ды обоих кораблей чуть не одновременно заняли свои места. Кадеты Коцебу бросились к тетрадкам, где у каждого тща­тельно был переписан «Павла 1-го Устав военного флота».

Не прошло и часу, как оба корабля, одевшись в свои бе­лоснежные одежды, описали широкий полукруг и устреми­лись на запад.

* * *

Мысленный перечет всей публики, устроившейся на па­лубе, оживленные в группах беседы, яркое солнце и успокаи­вающая темная синева моря привели служащего Российско-Американской компании Шемелина, на которого возложена была обязанность вести дневник, к убеждению, что кают-компания совершенно свободна и пустовать будет долго.

Бесцеремонность и высокомерие старшего офицера, трети­ровавшего Шемелина как «купчишку», любопытство надоедливого и шумного кавалера свиты Толстого и кадет Коцебу заставляли ловить минуты, когда можно было более или менее спокойно разложить материалы, сделать подсчеты и, наконец, черкнуть несколько осторожных строк в дневничке... К последнему Шемелин пристрастился. Он исправно пользо­ вался разрешением знакомиться с распоряжениями капитана по кораблю и эскадре и неутомимо расспрашивал мальчиков Коцебу и ученых о международной торговле. Офицеры, прав­да, тоже не отказывали в корректных ответах, но по своей инициативе почти никогда не вступали в беседу и вели себя холодно, отчужденно.

По их представлениям мир делился на две части: «свои» – это моряки и «чужие» – все остальные. С наиболь­шим пренебрежением относились к купчишкам. Что касается Шемелина, он был вдвойне неприятен тем, что его положе­ние – лица, контролирующего расходы, – заставляло до известной степени с ним считаться. К тому же Шемелин держал себя с достоинством.