К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

японец.

– Господин посол об этом знает? – спросил Шемелин.

– Наверное, знает, ведь он проштудировал Кемпфера весьма основательно.

– А как русская торговля, господин Шемелин? Неуже­ли русские не делали попыток завязать торговые сношения со своими, так сказать, ближайшими соседями? – спросил Лангсдорф.

– Делали, – ответил за него Головачев, – но все как-то не доводили до конца. В деле установления сношений с японцами принимал участие и тесть нашего посла, Шелихов. Он вместе с другим купцом дважды посылал корабли на остров Уруп. Их корабли побывали и на острове Аткис, где виделись с японцами, договорились начать торговлю и даже назначили свидание друг другу в 1779 году. На свида­ние прибыл и начальник японского острова Матсмай. Он привез разрешение открыть торговлю с японцами в Нагаса­ки. Но иркутские власти действовали очень нерешительно и непоследовательно, и в конце концов купцы охладели к это­му делу, общение с японцами прекратилось. Во время цар­ствования Екатерины началась подготовка экспедиции Муловского, нашего предшественника, но она не состоялась из-за войны со Швецией и смерти Муловского. Посмотрим теперь, что удастся сделать нам...

– Если судить по попыткам последнего времени, то они не сулят нам успеха, – сказал Лангсдорф. – Я слышал, что американцам не посчастливилось совсем недавно, в ты­сяча восемьсот первом или втором году. А торговую экспе­дицию англичан из Калькутты, с капитаном Тори во главе, как раз в год отплытия господина Резанова из Кронштадта, японцы попросту выгнали. Я рассказывал об этом послу.

– А французы? – спросил Головачев.

– Эти и вовсе ни разу не отваживались...

4 декабря переводчики объявили, что на следующий день назначена пристойная посланнику великого российского царя церемония переезда в приготовленный для него дом. Изведенный бесконечной волокитой, Резанов заявил недо­вольным тоном, что на этот раз он поедет не раньше, чем убедится в пригодности помещения. Обер-толки просили только об одном – чтобы это было сделано на следующий день утром, по прибытии на «Надежду» обер-баниосов. Ут­ром отправились на берег Фоссе, Ромберг, Горнер и Лангс­дорф и, вернувшись, заявили, что дом хорош.

Для переезда посла была приготовлена красивейшая, с добрый корабль величиной яхта, принадлежавшая одному из принцев. Вся отлакированная, как бонбоньерка, украшен­ная бронзовыми золочеными украшениями, она еле пере­двигалась посредством бесчисленных весел. Двери кают бы­ли покрыты дорогим штофом, а полы – тончайшей работы матами и драгоценными коврами. Снаружи она была рас­цвечена затейливыми вымпелами и флагами, похожими на хоругви.

На другой день яхта подошла и стала борт о борт с «На­деждой», на которую был перекинут специально для этого сделанный трап с лакированной балюстрадой, украшенной фантастической резьбой.

Посол при всех своих орденах, в шитом золотом камер­герском мундире, в сопровождении кавалеров свиты и всех морских офицеров важно взошел на шканцы, где был встре­чен почетной стражей с барабанным боем. Стража под командой капитана Федорова вступила на яхту, за нею два кавалера посольства несли императорскую грамоту. Далее выступал посол, за которым следовали морские офицеры и остальные. Взвился кверху рядом с гербом принца импера­торский штандарт. Посол со свитой сошел вниз, в большую светлую каюту, посреди которой на четырех украшенных бронзовыми рельефными украшениями колоннах утвержден был легкий, отделанный золотом и лаками балдахин. Под ним стоял стол для грамоты и кресло, крытое косматым бархатом, для посла. Под непрерывную дробь барабана яхта отошла от «Надежды», с вант и рей которой, усеянных матросами, раздалось «ура!».

Яхту буксировали шесть японских лодок и сопровождали до восьмидесяти судов, на которых развевался атлас и бли­стало золото. Бастионы украсились флагами и целыми кус­ками шелковых тканей, отливавших на солнце всеми цвета­ми радуги, а по возвышенным местам, под императорскими японскими знаменами сидели шпалерами войска, одетые в парадные одежды.

Наступление отлива не позволило яхте дойти до места назначения, подана была, другая, тоже роскошная яхта, но поменьше. На берегу посол был встречен старейшими обер-баниосами и их многочисленной свитой и препровожден в дом. Осмотрев его, посол поблагодарил обер-баниосов за встречу и попросил их передать его благодарность и губер­натору.

А дом действительно был хорош. Он состоял из шести больших комнат и громадной столовой, просторной, светлой кухни, к которой примыкала еще комната с большими шкафами и ящиками для столовой посуды и белья. Кухонная по­суда сверкала чистотой. Повар, в повышенном настроении, буквально не находил себе места и тянул кавалеров свиты посмотреть посуду и очаг. Устроенный на японский манер, очаг был снабжен семью разной величины котлами и чашами и котлом для горячей воды. Тут же в изобилии разло­жена была на столах прикрытая прозрачными сетками сви­нина, баранина, куры, утки, зелень. Другой флигель пред­назначался для приезжающих к послу флотских офицеров.

Пересчет японцами числа уезжавших и остающихся уди­вил. За офицерами ушли, провожая их до ворот, и баниосы, а за ними наглухо задвинулись тяжелые наружные за­совы и зазвенели запираемые железные замки.

«В позолоченной клетке», – пронеслось в головах мно­гих, и пышность, и позолота этой клетки сразу потускнели...

Небольшие окна были заделаны железными решетками. В узеньком переулке с запертыми воротами, ведущими дальше, на сушу, были помещены две избушки-караульни с дежурными полицейскими офицерами, а далее – гаупт­вахта. Каждая караульня и гауптвахта охраняла отдельные ворота. Таким образом, для выхода со стороны суши требо­валось последовательно открыть замки трех ворот.

11 февраля было получено письмо от губернатора.

Губернатор писал, что высочайше повелено даймио – од­ному из семи государственных советников, а с ним шести высшим чиновникам империи отправиться в Нагасаки.

«Медленность в решении столь важного дела, – разъ­яснялось в письме, – произошла оттого, что оно требовало больших рассуждений, поэтому двор и не хотел решить оно­го без совета чинов государственных. А так как они находи­лись в разных провинциях и не в близком расстоянии от столицы, то и не могли скоро съехаться в Иеддо. Этот чрез­вычайный совет состоял слишком из двухсот князей и вель­мож, и хотя, впрочем, дело сие было давно решено императором, но государь хотел еще сделать честь своему дяде и другому родному брату своему, которых он почитает, чтобы спросить и у них мнение о деле. А как и те имеют пребыва­ние свое не близко от Иеддо, то отправленные к ним посоль­ства также продолжили время и не скоро с ответами от них могли возвратиться в столицу...»

«Значит, дело уже решено в благоприятном смысле», – подумал Резанов, и волна горячей крови наполнила грудь, бурно забилось сердце. Можно было уже спокойно ожидать этого японского государственного советника, титул которо­го произносился обер-толками и обер-баниосами не иначе, как благоговейным шепотом. Однако приезд даймио в кор­не испортил планы Резанова, мечтавшего о триумфальном въезде в Иеддо, о своем представлении императору, о бесе­дах с министрами и вельможами.

Официальное известие о приезде даймио привезли послу только на шестой день после того, как тот приехал, три примелькавшихся и хорошо расположенных к посольству обер-толка – Скизейма, Саксабуро и Татикуро.

– Было бы гораздо вежливее, – заметил недовольным тоном Резанов, – если бы даймио потрудился известить то­го, кто ждал его столько времени, в день своего приезда.

– По нашим обычаям, ваше превосходительство, – воз­разил Скизейма, – именно это было бы неучтиво, так как пришлось бы после извещения ждать эти же шесть дней, а они нужны были для подготовки. Теперь ожидать уже не придется, так как завтра к восьми часам утра будет подана яхта принца Физена с двумя обер-баниосами для встречи и сопровождения вашего превосходительства до места свида­ния. От пристани вас понесут в богатом норимоне.

Начались длительные переговоры о деталях церемонии приема.

Ультимативный характер условий заставил посла принять надменный вид и заявить в категорической же форме:

– При мне должен находиться сержант в каске и уборе с императорским штандартом на древке. – И, не желая слушать возражений, Резанов добавил: – Поелику вы сами сего решить не можете, доложите даймио: норимоны должны быть поданы всем кавалерам свиты.