К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

«Долорес», 25 марта 1806 года на­чался очень ранним утром.

Еще вчера, после одуряюще жаркого, бездельно проведен­ного дня так приятно дремалось в обширных казармах гроз­ной крепости, устрашающе обратившей ко входу в гавань широко и откровенно зевающие жерла пушек; так приятно думалось в тиши прохладного францисканского костела за монастырской оградой и так спокойно мечталось под тихие звуки клавикордов в уютной и гостеприимной квартире комен­данта порта и крепости дона Антония де Аргуелло.

А сегодня?

Сегодня по валу крепости взад и вперед мечутся солдаты; по еще не потревоженной после тихой ночи глади гавани рас­сыпается горохом и далеко разносится отборная испанская ругань; около пушек хлопочут артиллеристы с кисло пахнущи­ми порохом банниками в руках и торопливо подносят и скла­дывают в сторонке снаряды. По пыльной дороге рысит кавалькада пестро одетых вооруженных до зубов всадников. Между ними тяжко трясется, отбивая спину ленивому ста­рому коню, толстопузый монах в подпоясанной обрывком ве­ревки длинной черной сутане, в широкополой шляпе и в сан­далиях на босу ногу.

В президио волнение овладело и женщинами. Две просто­волосые прислуги индианки и полуодетые барышни, дочери коменданта, суматошно носились по квартире, торопясь поспеть к порту, чтобы хоть одним глазком взглянуть на что-то неизвестное, но захватывающе интересное и жутко любо­пытное.

У подъезда в ожидании барышень стояли хорошо объез­женные мустанги. Лошади нетерпеливо то одним, то другим копытом рыли жесткую землю. В окне на один момент показалось смуглое, с приятно очерченным овалом и живыми гла­зами личико, мелькнуло девичье плечо со сползшим с него кружевом ослепительно белой сорочки на загорелой коже и скрылось: барышни опаздывали.

Быстро, на всех парусах, под легким утренним ветерком в гавань неожиданно ворвался и быстро прошел мимо кре­пости хорошо оснащенный корабль. Ему навстречу спешил шестивесельный катер. С катера еще издали кричали по-испански:

– Становитесь немедленно на якорь, будем стрелять!

С крепостного вала в то же время громко вопрошали в ру­пор:

– Что за судно?

И с вала, и с крепости, и даже с берега, к которому при­близилась кавалькада, видно было, что на верхней палубе судна и на реях происходит какая-то невообразимая суета: матросы готовятся спускать паруса, но паруса не спускаются, на носу топчутся люди у якорных канатов, как бы приготов­ляясь становиться на якорь, но якоря не бросают – судно продолжает идти своим курсом.

Однако все время бесплодно повторяемое требование «остановитесь», видимо, наконец, дошло до слуха стоявших на капитанском мостике командиров, молодого моряка и вы­сокого пожилого человека в штатском европейском костюме. Моряк что-то ответил в рупор, после чего, однако, корабль продолжал двигаться в прежнем направлении, заметно при­ближаясь к самому берегу и уходя из-под обстрела пушек крепости.

– Кажется, довольно дурака валять? – вполголоса спро­сил высокий.

Моряк оглянулся и, улыбнувшись, громко отдал команду отдать якоря.

Тщетно всматривались всадники в название корабля «Юнона», написанное на неизвестном им языке: расшифро­вать надписи так и не удалось.

– Только бы не дать им появиться сейчас на корабле! Надо их предупредить... – шептал высокий. – Спускайте шлюпку и шлите мичмана.

И через полминуты четырехвесельная шлюпка с распущен­ным на корме вопреки всяким правилам невиданным в этих местах государственным флагом стрелой понеслась к берегу, приглашая катер следовать за собой. Быстрые и уверенные действия мичмана произвели нужное впечатление на испан­цев, и они вместо немедленного осмотра прибывшего корабля послушно повернули свой катер вслед за шлюпкой.

Сухощавый и ловкий мичман выскочил из шлюпки на берег и направился к группе спешившихся всадников. На­встречу ему шел, отделившись от группы, такой же, как и он, молодой человек, сын коменданта, дон Люиз де Аргуелло, за отсутствием отца исполнявший его обязанности.

– Мосье комендант? – спросил мичман, прикладывая руку к шляпе, и, когда тот утвердительно кивнул головой, продолжал по-французски: – Наше судно российское. Мы удостоены чести иметь у себя на борту представителя его величества императора российского камергера высочайшего двора, генерала и кавалера, господина Резанова. Идем в Монтерей, но авария заставила нас войти в первый же порт и невольно стать вашими гостями, господин комендант. Починившись, мы будем продолжать наш путь.

– Почему вы не остановились по требованию крепости и моего катера? – спросил дон Люиз.

– У нас на судне никто не говорит по-испански, – весело и непринужденно ответил мичман Давыдов. – А кроме того, видя вашу блестящую кавалькаду, мы вообразили, что удостоены торжественной встречи и потому можем поближе по­дойти к берегу. Его превосходительство, наверное, не замед­лит принести по этому поводу свои извинения, господин ко­мендант.

Свита Аргуелло, успевшая окружить беседующих, громко расхохоталась после того, как толстый патер поспешно вслух перевел слова мичмана о якобы происшедшем недоразумении.

– О прибытии в Америку и, может быть, именно к нашим берегам его превосходительства, – заговорил Аргуелло, – мы были уведомлены нашим правительством, но в депеше были названы два ваших судна...

– «Надежда» и «Нева», господин комендант!

– Совершенно верно.

– Эти судна отправлены его превосходительством обрат­но в Петербург, а сам он остался здесь на некоторое время в качестве полномочного и главного начальника наших американских областей, – поспешил сообщить Давыдов.

– Не откажите, господин офицер, засвидетельствовать его превосходительству мое глубочайшее почтение и сердечное приветствие, – сказал Аргуелло, подавая и крепко пожимая Давыдову руку. – Передайте, что мы были бы рады видеть у себя его превосходительство и господ офицеров к двум ча­сам, к обеду. Я пришлю лошадей и проводника.

– Капитан русского корабля поручил мне осведомиться у вас, господин комендант, будет ли ваша крепость отвечать на салют?

– Конечно, непременно, господин офицер, ведь вы наши дорогие гости! Вы давно в плавании?

– Целый месяц, господин комендант.

– Наверное, соскучились по свежим продуктам?

– О да, но, по правде сказать, нуждаемся только в ово­щах, – соврал Давыдов.

– Я сейчас же распоряжусь о доставке свежей провизии для вашей команды на корабль. От свежей говядины, на­деюсь, тоже не откажетесь?

– Очень обяжете вашей любезностью, господин комен­дант, – радостно ответил мичман и, отдавши с полупокло­ном честь Аргуелло и его свите, быстро сбежал по откосу к шлюпке.

– Ура! – кричал он, приближаясь к «Юноне». – Давай­те салют и готовьтесь принимать продовольствие!

В подзорную трубу отчетливо было видно, как кавалька­да взбиралась в гору, а на самом гребне ясно обозначи­лись силуэты двух остановившихся всадниц.

– Да тут даже женщины есть, Николай Петрович, – заметил Хвостов, опуская трубу.

– По-видимому, – усмехнулся Резанов, – вам скучать не придется.

Теперь суматоха перекинулась на потонувший в порохо­вом дыму корабль, содрогавшийся от звонких теноровых воплей медных малокалиберных пушек. С последним выстрелом «Юноны» басовито и бестолково, не соблюдая интерва­лов, стала отвечать береговая батарея.

В офицерских каютах брились, чистились и меняли белье, теряя запонки, впопыхах не находя нужных мелочей, господа офицеры и свита.

Ровно в половине второго к берегу прибыло пятнадцать верховых лошадей в сопровождении, к крайнему удивлению Резанова, того же толстого, подвязанного обрывком веревки, смиренного францисканского монаха.

При виде целого табуна оседланных лошадей и монаха гости переглянулись:

– Что город, то норов, – тихонько сказал Давыдов Ре­занову.