— Ах вот в чем дело… — Гайдов заметно смягчился. В лице, до сих пор строгом, обнаружилось добродушие и даже наивность. Продолжил он иным тоном: — Раз такое счастливое совпадение… Я, пожалуй, обращусь к вам как сыщику. Выслушаете мой рассказ?
Удерживая интерес, запрыгавший на носочке, юный чиновник милостиво разрешил: можете рассчитывать на него во все тяжкие. Гайдов протянул крепкую, почти крестьянскую ладонь:
— Михаил Иванович… Рад приятному знакомству… Должен немного поправить: картина эта моя только с формальной точки зрения. Ее автор — Гайдов Макар Николаевич, мой племянник. Но вы, безусловно, правы: крайне странно, что ее нет на положенном месте. Скажу больше: необъяснимо. И очень тревожно.
От слов «странно», «необъяснимо» и «тревожно» у Родиона всегда возникало радостное предчувствие. Сдерживая неприличное оживление, Ванзаров спросил о причинах тревоги.
— Как вижу, вы увлекаетесь современной живописью… — так уверенно заявил Гайдов, что Родиону осталось только многозначительно промолчать, — а потому понимаете, что значит подобная выставка для молодого живописца. Макар в этом году окончил Академию художеств, и участие в вернисаже позволяет надеяться на быстрый взлет к вершинам славы. Мой племянник этого заслуживает. Огромный, фантастический талант… Поверьте, я знаю, о чем говорю. У меня неплохая коллекция живописи, но Макарушка затмит всех нынешних и прошлых в придачу. Такого гения еще не знала наша живопись. Но первая выставка — это все. Значение ее невозможно переоценить: внимание критики, всего художественного сообщества, ну и так далее…
— Чем же объяснить отсутствие картины?
Опершись на трость и неуверенно качнувшись, Гайдов спрятал ее за спину:
— Это как раз невозможно понять… Только что разговаривал с господином Музыкантским, устроителем вернисажа, так он уверил: Макар не появился вчера, когда развешивали картины, как должен был, хотя его ждали до позднего вечера. Что совсем странно: его не было и сегодня! Признаться, меня куда больше тревожит не картина, а племянник. Не понимаю, куда он пропал. Что вы думаете как профессиональный сыщик?
— У молодого человека может найтись множество причин, чтобы загулять… Барышни и все такое… — глубокомысленно изрек знаток пороков юности.
— Не может! — резко ответил Михаил Иванович. — Макар работал над полотном чуть не год, столько сил вкладывал, столько души… Жил отшельником, погрузился в работу без остатка. И исчезнуть накануне триумфа… Невероятно! Что-нибудь еще приходит вам на ум?
— Быть может, не успел закончить к сроку.
— Картина была готова две недели назад! Оставалось только лаку просохнуть.
— А если… — Родион выразительно щелкнул по горлу. — Извините…
— Это дикость какая-то! Не мог же он напиться до бесчувствия накануне выставки!.. Да и крепче вина не пил ничего…
— Тогда необходимо… — начал Родион, собираясь блеснуть веером версий, но его остановил властный жест.
— Нет, не могу дольше ждать… — заявил Гайдов. — Родион Георгиевич, умоляю об одолжении, раз уж сами проявили интерес: пройдемте со мной на квартиру Макара? Что-то на душе неспокойно.
— Но как же…
— Здесь недалеко, на Гороховой улице. Туда и обратно? А?.. Ну соглашайтесь… Все-таки представитель власти… И живопись любите… А уж в моей благодарности можете не сомневаться…
— Но позвольте…
— Честное слово: туда и обратно. Только рядом побудете. Надеюсь, Макар просто захворал и не смог сообщить… На душе неспокойно. Сделайте милость. А как закончим — с меня отличный обед. Ресторан сами выбирайте. Договорились?
Чтобы не показаться слабохарактерным любителем роскошных обедов, что для чиновника — стыдно, Родион позволил поуговаривать себя еще немного, хотя готов был рвануть с места не хуже бегового скакуна: любопытство пришпоривало нещадно.
Прозрачная тишина воскресного города переливалась топотом редкой пролетки. Под скрип магазинных вывесок за ртами витрин зевали осоловевшие приказчики. Пустые улицы катали обрывки газет по булыжникам мостовой, а редкий прохожий лениво шуршал каблуками. Покой мира объял столицу.
Городовой Брусникин, дежуривший на углу Гороховой и Большой Морской, проникся настроем до такой степени, что позволил легонько позевывать в кулак и жмуриться, пробуя сон крохотными глоточками. В очередной раз, разжав веки, обнаружил он, что за углом дома возникла парочка мужчин, изрядно спешащих. Тот, что был ниже ростом, опережал на полкорпуса более высокого спутника, держащего легкую тросточку наперевес. Тот, что пониже, бросил быстрый взгляд на городового, — Брусникину даже показалось, что господин спешащий хотел притормозить, но передумал и лишь кивнул приветливо.
Городовому не полагается отдавать честь кому попало в штатском, даже если господин одет прилично, но тут рука Брусникина сама взлетела к фуражке. Быть может, лицо молодого торопыги показалось городовому смутно знакомым или иное необъяснимое чувство подтолкнуло козырнуть случайному прохожему. Это движение не осталось незамеченным высоким спутником, который старательно не глядел на постового. А Брусникин, смутившись, махнул ладонью от козырька, словно муху отгонял, но проследил, куда свернула спешащая парочка. Недалеко, надо сказать, отправились. Мелкое происшествие взбодрило городового, и он окончательно проснулся. Дрыхнуть днем, да еще на посту, — серьезный проступок. И никому нет дела, что какие сутки подряд не дают Брусникину отгула, так и стоит на своем пятачке с шести утра. Что делать — служба не сахар. И даже не варенье.
Между тем во двор дома, погруженного в воскресную негу, влетел вихрь, который заставил дворника Данилу уронить метлу, в спешке подскочить с насиженной тумбы и оправить фартук, от чего номерная бляха съехала набок. Гость дорогой был встречен низким поклоном, вопросом, что так долго не наведывались, и пожеланием здравия во веки веков, аминь. А другой, пухлый, что терся рядом, не был удостоен и движения бровей.
Михаил Иванович отчего-то засмущался и сразу спросил, дома ли Макар Николаевич. Данила полез за пазуху, извлек засаленный блокнотик размером с ладонь, перелистнул смятые листки и с чрезвычайно важным видом доложил: господин Гайдов не изволил появляться аж… с позавчерашнего вечера. Вчера носа не показывал, как и сегодня, — ни одной отметки. Что Данилу нисколечко не удивило. Зато удивило Ванзарова. Каждому дворнику полагается присматривать за жильцами и докладывать в участок. Но чтоб вести филерское наблюдение за мальчишкой — явный перебор.
Не оценив усердие дворника звонким рублем, Гайдов кинулся к одной из четырех лестниц, выходивших во двор. Дом числился по классу доходных, но совсем дешевых, квартирки теснились на этажах плотно, выходов требовалось много. Теперь уже Родион перешел в догоняющие. Михаил Иванович перескакивал через две ступеньки, что при его росте было нетрудно, а вот кое-кому пришлось поднажать.
Галопом они взлетели на пятый этаж, под самую крышу. Узенькая лестничная клетка, где вдвоем тесно, освещалась мутным окном. Гайдов дернул дверную ручку с таким рвением, что створка вздрогнула. Но не поддалась. Беспокойство овладело сдержанным господином настолько, что он принялся лупить кулаком и кричать, чтобы Макар открыл немедленно. Иначе последует…
— Может быть, позвать плотника? — предложил Родион. — Полиция уже прибыла. А дворник, насколько я заметил, и так ожидает под лестничным пролетом.
Уверенный тон произвел эффект. Гайдов немного остыл, хотя дышал отрывисто.
— Ломать незачем, — сказал он и потянулся к верхней перекладине дверного косяка. Из заветного места появился дверной ключ. — Полиция не возражает, если я проникну в чужое помещение?
Полиция не возражала.
Ключ никак не желал попадать в замочную скважину, танцуя по железной накладке с мерзким скрипом. Рука плохо слушалась Михаила Ивановича, на лбу выступила испарина, он ругался сквозь зубы и даже швырнул тросточку, но толку не было. Наблюдать за мучениями со стороны было невежливо. Родион предложил свою помощь. Гайдов молча протянул ключ, пальцы его были как ледышки.
Усмирить самовольный предмет труда не составило. Ключ шел туго, но уверенно. Замок уступил два
