Обалдело горд самим собой.Ветер стих, и онемели травы,Пала пыль на плиты мостовой.Докурил, и потушил, и сплюнул,Подошел к окну — и обомлел.Надвигалась ночь. И лунно-лунноВ этот вечер было на земле.И таким он был тогда хорошим,Что мгновеньем стал я дорожить,Что казалось: как я много прожил, —Так хотелось мучиться и жить…Над росою стен СтепанакертаНочь текла как музыка и бред.Горы были вырезаны кем-тоНа холодном лунном серебре.Запахи тропических растенийРастворялись в белой полумгле.Вперемежку отсветы и тени,Воплотясь, бродили по земле.И воспоминанием о детстве —Бабушкины сказки про зверей —Плакали шакалы по соседству,Будто дети плачут у дверей.Остывали от дневного жараПлиты улиц. Просыхала грязь.Под окошком целовалась пара,Никого на свете не стыдясь.Он пальто накинул ей на плечи,Обнимал, на грудь свою клоня…Я стоял, и я смотрел на вечер,И они не видели меня.Отошел, ругнувшись по привычке —Шепотом, замечу между строк, —Завернул цигарку, портил спичкиО сырой и стертый коробок.Мне не жаль, я в зависти не чахну,Не горюю, старчески бубня.Пусть для них сегодня травы пахнут,Как когда-то пахли для меня.Только жаль, что время слишком грузно,Что ничем не в силах я помочь,Что когда-нибудь им будет грустноВспоминать сегодняшнюю ночь.
' То отливая золотом, то ртутью, '
То отливая золотом, то ртутью,А то желта, как старая слюда,За гранью гор и за метельной мутьюСкользит, журча, куринская вода.Изборожденной трещинами грудьюК ней берег слег, не причинив вреда,И, вся сверкая ересью и жутью,Скользит, журча, куринская вода.Давным-давно, в минувшие годаВеселый Пушкин брел по сухопутью,Играя жизнью, заглянул сюда.Он вкус ее похваливал тогда.И, памятью горда, под дымной мутьюСкользит, журча, куринская вода.