— Зачем так, Сашенька? Иди к начальнику цеха, иди к главному инженеру, жалуйся, твое право. Доставишь мне неприятности — получишь удовлетворение, ты давно ищешь такого случая.
— Я выполняю свой долг.
— Выполняй, пожалуйста, кто тебе мешает? Но, Саша... — Он взяла меня под руку. Движения у нее мягкие, ласковые, и пахнет она чем-то невероятно приятным. — Саша, я больше недели болела, а ты даже не позвонила.
— Мне нездоровилось,— солгала я.
— Но ты работала!
— С температурой.
— Да у тебя и сейчас, вероятно, температура повышена, ты какая-то... странная. — Она хотела прикоснуться к моему лбу, но я уклонилась, и тогда Лиля пошевелила пальцами поднятой руки, словно приветствовала кого-то. — Покажись врачу, Саша, тебе в такое время... нельзя относиться к себе легкомысленно.
— Не буду относиться к себе легкомысленно...
Лиля проводила меня до лестницы, ведущей на пятый
этаж, и там сказала:
— Что-то я не пойму тебя сегодня, Саша!
— А разве ты когда-нибудь пыталась понять меня?
Я поспешила уйти.
После смены мы остались на собрание. Собрание проходило бурно, разговор шел о качестве. О таком говорить спокойно нельзя.
Клуб у нас уютный и какой-то необыкновенно теплый. На окнах — шелковые розовые портьеры, сквозь них будто струится мягкий солнечный свет. Разноцветные кресла без подлокотников, поставленные друг к другу впритык, придают помещению нарядность.
А цветов здесь сколько! И на стенах, и на окнах, и на сцене в плетеных корзинах: цветы меняются часто, а корзины уже служат несколько лет.
Вокруг меня кипят споры, обвинения, оправдания, виноватым себя не считает никто.
А я здесь сейчас как гостья, не принимаю участия.
У меня будет ребенок — вот что самое главное. Ромка ведет себя неровно. Не могу его понять. То зовет к себе, то молчит чуть ли не неделю. Надо бы давно сказать ему, что я видела, как они с Лилей целовались на кухне, и что на душе у меня от этого мерзко. Но не могу сказать. Стыдно за Ромку.
А недавно вот что произошло. Ольгуня достала билеты для коллективного похода в филармонию на концерт старинной музыки. XVII век, XIX. Мотеты, псалмы, мадригалы. Мне так хотелось послушать! Я взяла билеты для себя и для Ромки. Он обрадовался: «Я слышал об этом концерте, говорят, стоит пойти».
По пути мы зашли к Лиле, Ромка настоял: «На минуту, что тебе, трудно?» Мне не хотелось с ним ссориться.
Узнав, куда мы собрались, Лиля поморщилась.
— Нафталинчику понюхать захотелось?
Ромка тут же подыграл:
— И правда, зачем нам эта старина сдалась?
— Но ведь у нас билеты! — возразила я. — Ты сам говорил, что хочешь пойти,
— У нас билеты,— повторил Ромка. — Надо..,
— Ну и что? — Лиля смотрела на него в упор.
Ромка достал билеты и порвал их.
Олег Семенович неожиданно рассмеялся:
— Давайте хоккей смотреть. «Крылышки» играют со «Спартаком». Саша, присаживайтесь в кресло, устраивайтесь поудобпей, а Лиля нам кофе принесет.
— Слушаюсь!
— Помощник нужен? — оживился Ромка.
— Не нужен,— сказала я. — Садись отдохни.
Он сел, а я терзалась: зачем остановила его? Пусть бы. Но что, если и Олег Семенович вздумал бы пройти на кухню? Представляю скандал.
Ромка послушался меня, но это далось ему нелегко. Сжал челюсти, они у него двигались, будто он что- то пережевывал или, вернее, перетирал зубами. Как лошадь... Не понимает он, глупый, что я в командиры не гожусь, не признаю команд в семье, это унизительно для обоих, стыдно, надо, чтоб все было на равных...
Мне послышалось, будто кго-то сказал:
«Слово имеет техконтролер Нилова!»
Конечно, показалось. Никакого слова я не просила и вообще не слышала, о чем на собрании идет сейчас речь. К тому же я никогда не выступала нигде. Боялась чего-то. Вдруг косноязычить начну?
— Товарищ Нилова, пожалуйста!
Главный инженер приглашал меня на трибуну.
— Зачем? — удивилась я. —Мне слова не надо...
— Как это не надо? — громко возмутилась Ольгуня. До сих пор она спокойно сидсла рядом со мной.— Сама просила. Я видела, как она руку поднимала. Давай, говори, Саша Нилова, чего ты застеснялась. Здесь же никого посторонних, свои. Кому, как не тебе, борцу за качество, и выступить сейчас?
Я должна была что-то сказать, это я понимала.
В клубе стало тихо. Люди ждали. Я встала, чувствуя, как дрожат мои колени. Ольгуня выручила:
— Пусть говорит с места!
Но я не знала, о чем говорить, с чего начать. Мой взгляд, беспомощно блуждавший по залу, встретился с Лилиным взглядом. Она сидела через проход, с краю, положив ногу на ногу, и смотрела на меня не то с любопытством, не то насмешливо. И тут я подумала о наших постоянных стычках из-за актов на забракованную пряжу.
Я видела только Лилю и говорила только ей.
Рассказала, как мне приходится почти ежедневно сталкиваться по работе со сменным мастером Мураши-ной, как она выбрала свой, индивидуальный метод борьбы с браком — не подписывать акты, составленные техническим контролером. То, что ткачи вынуждены срабатывать несортную пряжу, Лилию Мурашину не волнует, она надеется на авось. Авось проскочит через ОТК в уже готовом виде. А я не могу спокойно смотреть, как уже готовую, проглаженную и промеренную ткань снова пускают в переработку, отдают на растерзание маши-не-«волчку», которая рвет в клочья такую ткань, рвет в лоскут. А Мурашиной все равно! Ей лишь бы выпустить продукцию из своего цеха, а там трава не расти...
Я громко вздохнула и села.
Послышались аплодисменты. Меня награждали за храбрость.
— Молодец,— шепнула Ольгуня. — Ты здорово раздела принцессу.
— Разрешите вопрос к Ниловой,— прозвучал Лилин голос. — Где акты, которые я якобы отказывалась подписывать? Пусть предъявит. Заявление Ниловой голословно!
Лиля знала, что таких актов у меня нет ни одного — я их уничтожала.
— Покажите, Нилова! — требовала Лиля. — Чтобы обвинить человека, нужны доказательства. Собрание ждет!
Я поднялась.
— У меня нет таких актов. Я их рвала. Они уже были никому не нужны.
— Вот видите! — торжествовала моя подруга. — Какое же это доказательство? Мало ли чего можно на-плесть... Я не хочу сказать, что таких актов вообще не было, мы часто спорили, это верно, но Нилова никогда не стоит на своем, уступает всегда. Соглашается! Она же как болванчик, только и умеет кивать. Скажите ей на белое, что это черное, она тут же согласится, поверит...
— Ишь как загнула! — попыталась заступиться за меня Ольгуня.
А потом слово попросила Валерия Ивановна — она обвиняла Лилю.
Я вконец расстроилась: не надо мне было выступать, получилось, будто я предала Лилю, предала, все вышло так нескладно.
