таилась своя жизнь, снос счастье. На мою же долю выпала сплошная казарма: сначала у Снегурочки, затем в армии и, наконец, и общежитии.
Целую неделю, вечер в вечер, я утрамбовывал своими (югппками площадку у Клавочкиного дома, а на ио1’1.мой день яркий огонек ее окна втянул меня туда, кпк пылесос бумажку.
Теща, ясное дело, не о таком зяте мечтала. Когда ушили, что я нсего-навсего «рабочая косточка», сникла нея, даже в объеме вроде бы уменьшилась, а габариты у нее... Шестьдесят второй размер, который она носит, сам говорит за себя.
— По канализационной части, значит? —спросила она упавшим голосом.
Я заранее приготовился к обороне:
— Вас это возмущает?
Женщина подтянула правое плечо к уху—привычка у нее такая, разочарование или недоумение выражает.
— Да как вам сказать, Виктор... Молодежь сейчас ищет работу почище. Чтоб выделиться, отдавать команды, а не исполнять. Такую должность престижной называют, слыхала...
— Я глубоко убежден,—веско сказал я,— что любая профессия, любая работа носит элементы романтизма, если делать ее с душой, если постоянно искать, идти от хорошего к лучшему и не рассматривать труд как необходимость, как отбывание повинности... Каждая специальность таит в себе поистине неисчерпаемые возможности для творчества...
Говоря это, я строго смотрел на Клавочкину мать, с удовлетворением отмечая, что мой авторитет в ее глазах поднимается, как столбик ртути в термометре, опущенном в горячую воду. Откуда же ей было знать, что эти слова Родионыч выписал из книги прославленного советского авиаконструктора Александра Сергеевича Яковлева «Цель жизни» и повесил в нашей передвижной бытовке. Не хочешь, так запомнишь, всегда перед глазами: усваивай!
А Клавочка после школы долго не знала, куда ей пойти, чем заняться, потянулась за подружкой на курсы машинописи, поработала в каком-то учреждении месяца с два и пятки смазала: «Набросают ворох бумажек, и разбирай чужие каракули до мотыльков в глазах!» Не по душе пришлась ей и работа приемщицы в ателье по ремонту обуви: «Одуреть можно от кожных запахов, хоть нос ватой затыкай!»
Теперь она осела на кондитерской фабрике, никакие тамошние запахи ее не раздражают, топчется в белом халатике возле конвейера, регулирует потоки конфетных ручейков, техникой управляет, довольна.
С работой у нас полный порядок.,.
Ну и духотища сегодня. Как в бане...
Набираю ковшом воду из ведра, отхлебываю несколько теплых глотков —во рту от них как от застывшего бараньего супа—и выплескиваю Пете Портянки-му ни спину. Он подскакивает вместе с лопатой:
— Оплеуху просишь?
— Пет-нет, спасибо, я же понимаю — недостоин.
Понор поддел лопатой порцию бетонной каши, вы-
трмхнул ее и пустую ячейку и сказал вздохнув:
* Трепнч ты, йот кто.
- - Поздриилию с открытием.
— • Надоел ты мне!
- • Л ты думаешь, почему я уезжаю?
Мы, как задиристые петухи, отвели назад локти, коснулись грудыо друг друга и засмеялись...
Время после обеда пролетело куда быстрей.
М не стал, как обычно, мыться до «белой кожи»—¦ домн ждет меня генеральная мойка, ополоснулся кое-кпк иод крапом, попрощался с братвой, отозвал Пепора н сторонку, сунул ему десятку:
- • Киждое утро молоко чтоб пил!
Он покраснел:
Отстань! Я не теленок...
Ошибаешься: со стороны видней. Брось!..
Через минуту я шагал по знакомой заводской территории, мимо примелькавшихся домов, построек, ларь-кон, ?1 мысленно был уже с Клавочкой в вагоне и меч-тнл о том счастливом часе, когда мы останемся с ней ндноем. 1>абка же догадается, надеюсь, поселить нас в оI дельной комнате!
Но что я вижу? У проходной^ стоит 'моя Клавочка/ рукой машет. Соскучилась... Вспоминаю ворону, у которой от радости в зобу дыханье сперло.
Любуюсь женой: ладненькая она у меня, румянец во всю щеку, и губы словно накрашены, а подделки, честно, никакой. К лицу ей соломенная шляпа с широкими полями, опоясанная кремовой лентой,—хвостики на спине болтаются; мы ее специально в дорогу купили, от. солнца прятаться. Идея моя: зонтик-то кому пришлось бы таскать?
Но почему Клавочка здесь? Мы же не договаривались. В чем же дело? И вдруг мурашки забегали у меня по спине: что-то случилось. Я в два счета оказался рядом.
— Никуда мы не поедем,— плачущим голосом сказала жена.-г-Твоя Снегурочка приехала...
Моя Снегурочка! Страшный суд...
— Смотри, Витюша, смотри! —волновалась моя Клавочка, стараясь подальше высунуться из вагонного окошка.— Приедем скоро!
Ее волосы на ветру растрепались. Зря она спала на железных бигуди, мучилась, а потом целый час вертелась у зеркала, что на двери купе, причесывалась, обрызгивала голову лаком. Бросовая работа...
Наша соседка, молчаливая женщина с набитой чем-то доверху хозяйственной сумкой, с которой она не расставалась, даже уходя умываться, поглядывала на Кла-вочкину фигуру, обтянутую синими брючками, с таким видом, будто держала во рту кусок лимона.
Я думал о Снегурочке. Нехорошо получилось: надо было все же отложить поездку, она просила всего как их-нибудь два-три дня, мы не виделись с тех пор, как пин с отцом проводили меня в армию.
Снегурочка привезла нам подарок — чайный сервиз нл двенадцать персон, как она сказала. В нашей же семье пока что четыре персоны.
Теща поохала, поахала над чайным сервизом, подшит каждую чашечку на свет, смотрелась в нее как в черкало, поблагодарила чуть ли не со слезами на гла-.ц|х, а потом без всяких обиняков сказала:
Откладывать поездку, дорогая сва^я, нельзя: билеты куплены, телеграмма дадена, старуха придет на иок.шл встречать, а гостей нету. Переполошится. Всякое с ней от испугу может случиться, так что не обессудь.
Я ппоп был расцеловать тещу за такую выручалочку, тем более что никаких угрызений совести я не ощущал, как не испытывал их, когда не вернулся домой после армии. Возможно, в этом повинен и Пепор: как-то срачу мы с ним потянулись друг к другу. Но и без него и нее равно ушел бы из дому при первом же удобном случае.
Я, как только устроился в бригаду Родионыча, написал отцу, что если кто хочет чего-то добиться, то ему надо пораньше вылетать из родительского гнезда. Добился я, конечно, не ахти чего, но то, что я делаю, мне по душе. Не всем же на вершинах работать, кому-то надо и п предгорьях.
Отца я не забывал, Снегурочку тоже, к каждому празднику слал им телеграммы, ну а в моей денежной помощи они, к счастью, не нуждались.
Приезд Снегурочки не вызвал во мне сладких воспоминаний детства.
Пообедали мы вместе, с трудом подыскивая слова .дли разговора. Клавочка ерзала, демонстративно подносила к глазам руку с часами, вздыхала, а тесть с тоской поглядывал на свое пустующее кресло- качалку.
Мысленно я пожалел Снегурочку—вот что значит нежеланная гостья.
Снегурочка обняла меня на прощание, обдав знакомым с детства запахом духов (я так и не знаю, как они называются, но хоть бы и знал, никогда не купил бы их для Клавочки: видно, горечь этих духов крепко впиталась в меня), часто заморгала, но не заплакала—слезы размазали бы краску на ресницах.
— Витенька, знай, что мы у тебя есть... Не забывай!
