Больше мы ее не видели – миролюбивая рыба ушла в глубину.
Ван Фу, подождав несколько минут, сказал, весело сверкая глазами:
– Что я тибе говорила! Иво, как чушка, спина почеши и домой ходи.
Памятная встреча произошла в десяти милях от острова, где мы сделали первую остановку, чтобы запастись водой и кокосовыми орехами. На острове жило пять семей полинезийцев. Они искренне обрадовались нашему приходу. Наверное, не так часто посещали их гости. На острове нашлась вода, немного солоноватая, но вполне пригодная для питья,
Жак спросил:
– Тебе не кажется странным, что в пористом, как губка, коралловом известняке, пропитанном горько- соленой водой, и вдруг – пресная вода?
Я сказал, что как-то не думал об этом, но действительно странно получается.
– Дело в том, что дождевая вода, проникая в почву, почти не смешивается с соленой, она легче и держится на поверхности. Если бы не эта особенность, то где бы доставали пресную воду кокосовые пальмы и вся растительность на таких островах?
Мы заполнили свои анкерки. Жители острова устроили в нашу честь ужин. Мы ели жареную рыбу, кашу из плодов хлебного дерева, запивая душистым вином из слегка перебродившего сока кокосовых орехов, смешанного с нектаром пальмовых цветов.
Наутро гостеприимные хозяева набросали в баркас сотни четыре орехов и огромный кусок тунца, чему Ван Фу очень обрадовался: как настоящий мастер своего дела, он истосковался по работе. Получив такое филе, он потер руки и полез в свой широкий пояс за деньгами (у него одного были кое-какие деньги), но хозяева, мне кажется, слегка обиделись и денег не взяли.
– Так даже лучше,- сказал Ван Фу, пряча деньги.- Я бы тоже не взяла. Раз мы гости – какие деньги?
Но чем-то надо было отблагодарить этих милых людей. Жак оглядел наше жалкое имущество и остановил взгляд на матрасах, набитых пробковой крошкой. У нас их было целых четыре.
– Брось один в лагуну,- сказал Жак, а сам об ратился к молчаливо стоящим ребятам. С криком и гамом они бросились в лагуну и начали игру, вроде нашей в «царя горы», стараясь забраться на матрас и удержаться на нем несколько секунд. Наверное, к вечеру от матраса ничего не останется, но ребята долго еще будут вспоминать о «щедрых мореплавателях». Когда мы были уже в баркасе и готовились в путь, самый старший и, видимо, уважаемый всеми человек с двумя ожерельями из раковин каури на шее, сказал прощальную речь.
Жак перевел ее содержание:
– Он желает нам пристать благополучно к другому берегу, здоровья в долгом пути. А также предостерегает против рифов при выходе из лагуны…
Штиль
Ветер неожиданно стал стихать и через несколько часов прекратился совсем.
Жак сказал:
Штилевая полоса. Может пройти много времени, пока ветер подует снова. Надо браться за весла.
И мы с Ван Фу взялись. Жак все еще не мог работать раненой рукой, хотя рана затянулась.
«Маленькая Лолита» еле плелась по глади уснувшего океана. И все-таки мы делали миль по десять – пятнадцать, от восхода до заката, делая большой перерыв в самую жаркую пору. Дело пошло лучше, когда Жак предложил идти ночью, а днем отдыхать.
Несколько раз до нас долетал гул коротких морских сражений. Наверное, это были последние схватки между японцами и американцами за господство на Тихом океане.
Однажды на закате прошли три эсминца. Темные силуэты кораблей четко выделялись на алом небе.
Они промелькнули, не заметив или не обратив на нас внимания.
Я пожалел, что у нас нет ракетницы, а то бы нас могли подобрать военные моряки и, может, нам пришлось бы участвовать в морском бою.
– У тебя плохо варит эта штука,- Ван Фу постучал себя по лбу,- тебе мало войны. Хочешь еще?
Жак поддержал его:
– Не стоит жалеть об этом. Здесь война идет не за наши интересы. Дерутся два хищника, кто бы из них ни победил, он останется нашим врагом и прольет еще много крови лучших людей.- Жак помолчал и сказал печально:
– Здесь войну ведут те же пираты, только у них больше кораблей и матросов, они заставляют миллионы людей обеспечивать войну всем необходимым. Каждая воюющая сторона говорит, что только она дерется за правое дело. Неправда! Только ваша республика ведет справедливую войну с фашистской Германией.- И, как всегда, если разговор заходил о борьбе за справедливость, он закончил своим девизом: – Правда и мужество победят!
На третий день штиля Ван Фу, обладавший удивительной дальнозоркостью, заметил справа по борту небольшой скалистый островок. Решено было отдохнуть на нем день-другой в ожидании попутного ветра.
Мы стали грести, как на гонках, по крайней мере, вкладывали не меньше сил и старания, хотя наша «крейсерская» скорость была чуть выше черепашьей.
Неожиданно Ван Фу опустил весло и, показав пальцем на небольшую возвышенность, сказал:
– Там военны люди. Японски солдаты!
Как он рассмотрел на таком расстоянии солдат японского гарнизона!
Тотчас же мы развернули баркас на сто восемьдесят градусов и стали удирать. Вот тут мы с Ван Фу, наверное, показали настоящий класс!
С берега начали стрелять, сначала из пулемета, затем из мелкокалиберной пушки. То ли на острове были плохие стрелки, то ли они, рассмотрев нас в дальномер, решили просто «позабавиться», трудно сказать, но пули и снаряды ложились довольно близко.
Много лет спустя я читал о японце, который остался один в живых на таком вот островке. Прошло пятнадцать лет после окончания войны, а он, как истинный самурай, верный долгу и присяге, все еще охранял бетонные казематы и ржавые орудия. О нем забыли, а он все еще считал, что идет война, и ждал, что, как только она окончится, сам Микадо пришлет за ним.
Наверное, этот самурай в конце концов помешался, потому что стрелял в любой корабль, который хотел подойти к островку. Может быть, к тому самому островку?
Однажды после захода солнца к нам в баркас запрыгнул кальмар. Ван Фу хотел было приготовить его по-китайски и стал горевать, что нет необходимых приправ, но Жак сказал, что этого небольшого кальмара можно обменять на большую рыбу, и тут же приступил к делу: стал потрошить еще живого кальмара. К своему удивлению, я увидел, что внутренности моллюска фосфоресцируют, как стрелки у папиных часов.
Я принес крючки и леску – довольно толстый шпагат, таким можно было вытянуть и небольшую акулу. На конце лески был стальной поводок.
Жак привязал крючок, наживил на него мясо кальмара, а кусочек светящихся внутренностей прикрепил к леске на полметра выше крючка с наживой. Затем он подал мне приготовленную снасть.
– Опускай! Так ловят у меня на родине. Свет подманивает рыбу к наживе, она ее хватает, вот и вся хитрость.
Ван Фу загремел примусом. Действительно, не прошло и пяти минут, как леску с такой силой потянуло вниз, что она обожгла мне пальцы, и если бы Жак не догадался ее закрепить за «утку», то мы бы простились с ней навсегда. Бечева звенела, разрезая воду. Баркас явно стал двигаться.
– Зачем ты ловил такую рыбу? – спросил Ван Фу,- как ее теперь таскать?
Внезапно на длину лески вылетело что-то большое и с сильным плеском шлепнулось в воду. Леска лопнула.
