суждения не менее идеологична — разве сегодня мы не имеем дело с противоположной тенденцией, когда вина (и соответственно юридическая ответственность) переносится на внешние структуры? Вот публикация из Associated Press от 26 июля 2002 года:
«Иск об ожирении против сетей быстрого питания. Мужчина подал в суд на четыре ведущие сети быстрого питания, заявив, что у него развилось ожирение и возникли другие серьезные проблемы со здоровьем от употребления в пищу их жирной продукции. Цезарь Барбер, 56 лет, подал иск во вторник в Верховный суд Бронкса против „Макдоналдса“, „Уэндиза“, „Бургер Кинга“ и „Кентукки фрайд чикен“. „Они говорят: „Стопроцентная говядина“, я подумал, это означает, что еда подходящая“, — поведал Барбер Newsday. „Я решил, что с едой все в порядке. В рекламе не говорят, что там на самом деле в пище. А это жир, жир и еще раз жир. Теперь я страдаю от ожирения“. У весящего 272 фунта Барбера в 1996 и 1999 годах были инфаркты, развились диабет, гипертония, у него высокий уровень холестерина. Он сказал, что ел в сетях быстрого питания несколько десятилетий, полагая, что это не нанесет ему вреда, пока врач не предупредил его об обратном».
Послание, на котором основывается этот иск, очевидно: я здесь ни при чем, я просто пассивная жертва обстоятельств, на мне нет никакой ответственности — поэтому не я, а кто-то другой ДОЛЖЕН нести юридическую ответственность за мою беду. Отсюда становится понятным, что скрывается за так называемым синдромом ложной памяти: навязчивая попытка объяснить сегодняшние психологические затруднения переживанием сексуального домогательства, которое имело место в прошлом. И снова смысл этой операции — в отказе субъекта взять на себя ответственность за свои «сексуальные инвестиции»: если причина моих расстройств находится в травматическом переживании сексуальных домогательств, то мой собственный фантазматический вклад в мое сексуальное imbroglio[62] вторичен и совершенно не относится к делу.
Возникает вопрос: как далеко заведет нас этот путь? Достаточно далеко, если верить последним новостям. Разве не примечательно, что в сегодняшних средствах массовой информации Холокост, как правило, упоминается в связи с финансовой компенсацией, которую жертвы или их наследники должны получить от правопреемников тех, кто совершил преступление. А поскольку евреи это обиженная группа par excellence, неудивительно, что другие обиженные группы идут за ними вслед и выдвигают аналогичные претензии. Вот публикация из Associated Press от 17 августа 2002 года:
«За репарации рабам. Сотни черных собрались перед Капитолием в субботу, чтобы потребовать репарации за рабство, заявляя, что они давно заслужили компенсацию за зло, которое претерпели от этого института. „Похоже, Америка много задолжала черному народу за все, что мы перенесли“, — обратился к толпе лидер „Нации ислама“ Луис Фаррахан. „Мы не удовлетворимся жалкими подачками, нам нужны миллионы акров земли, на которых черные люди могли бы построить для себя дома. Мы не умоляем белых, мы лишь требуем то, что по праву принадлежит нам“».
И разве не вполне логично представить себе такое окончание классовой борьбы: после долгих и трудных переговоров представители рабочего класса и мирового капитализма приходят к соглашению относительно величины компенсации за прибавочную стоимость, которую капиталисты присвоили в процессе истории? И если у всего есть своя цена, почему бы нам не пойти до конца и не потребовать у Самого Господа плату за топорную работу, от которой все наши несчастья? А что если Он уже заплатил эту цену, принеся в жертву своего единственного сына, Христа?
Эта примета нашего времени уже получила свое художественное воплощение: в фильме «The Man Who Sued God» («Человек, который судился с Богом»), австралийской комедии 2002 года. В ней Билли Коннолли играет роль владельца стоянки для трейлеров; его лодка гибнет во время странного шторма, а в страховой компании говорят, что это было стихийное бедствие, дело Бога (Act ofdod), и отказывают ему в компенсации. Тут появляется ловкий адвокат (Джуди Дэвис) и выдвигает искусный аргумент: если Бог уничтожил его лодку, почему бы ему не подать в суд на Бога, призвав к ответу его представителя на земле — церковь? Такой судебный иск поставит лидеров церкви в неприятное положение: если они станут отрицать, что являются представителями Бога на земле, они потеряют свою работу; они также не смогут утверждать, что Бога нет, потому что это разрушило бы существующую религию, и, кроме того, если Бога нет, что будет с той отмазкой, которая помогала такому множеству страховых дельцов избавляться от больших неприятностей?
Такое reductio ad absurdum дает возможность увидеть, что не в порядке с такой логикой: она не то чтобы слишком радикальная, она не вполне радикальная. Дело не в том, чтобы получить компенсацию от тех, кто за нее отвечает, а в том, чтобы лишить их положения, которое делает их ответственными. Вместо того чтобы требовать компенсации у Бога (или у правящего класса и т. п.), необходимо задать вопрос: а нам и вправду нужен Бог? Это означает нечто гораздо более радикальное, чем может показаться: нет никого, к кому можно было бы обращаться, взывать, кого можно было бы позвать в свидетели, кому можно было бы пожаловаться или поплакаться. Такую позицию невероятно трудно выдержать: в современной музыке Веберн был первым, кто сумел выдержать отсутствие Другого; даже Шёнберг продолжал сочинять музыку для будущего идеального слушателя, тогда как Веберн принял то, что НЕТ никакого «должного» слушателя.
Вопреки всякой видимости, это как раз то, что происходит в психоанализе: лечение заканчивается, когда пациент допускает, что Большого Другого не существует. Идеальным адресатом нашей речи, идеальным слушателем является психоаналитик, фигура — прямо противоположная Господину, который ручается за смысл; в конце анализа с исчезновением трансфера, с падением «субъекта, которому положено знать», пациент признает отсутствие такого поручителя. Неудивительно, что психоанализ ниспровергает сам принцип гарантированного возмещения: цена, которую пациент платит за сеансы, капризна по определению, она «несправедлива», не равноценна услугам, которые за нее оказывают. Вот почему психоанализ — совершенно антилевинасовское предприятие: здесь нет контакта «лицом к лицу» между пациентом и аналитиком, поскольку пациент лежит на кушетке, а аналитик сидит позади него — анализ проникает в глубочайшие тайны субъекта в обход его лица. Уход от контакта лицом к лицу позволяет пациент) «потерять лицо» и проговориться о самых интимных деталях. В этом смысле лицо — это фетиш: хотя и кажется, что личность, стоящая за телом-объектом, проявляется в нем во всей своей бесконечной и неприкрытой уязвимости, оно, тем не менее, скрывает непристойную реальную сердцевину субъекта.
Разве христианство — это не прямая противоположность психоанализу? Разве оно не поддерживает логику возмещения в самой крайней ее форме: Бог сам платит за все наши грехи? Вот почему любая попытка показать христианского Бога как фигуру невзыскательного чистого милосердия, чье послание — «Мне ничего от тебя не нужно!», позорно проваливается. Не следует забывать, что именно с такими словами священник в «Процессе» Кафки обращается к господину К.: «Суду ничего от тебя не нужно». Когда христоподобная, притворно невинная фигура чистого страдания и принесенной во имя нас жертвы говорит нам: «Мне ничего от тебя не нужно!», мы можем быть уверены, что за этим высказыванием скрывается оговорка: «кроме ТВОЕЙ ДУШИ». Когда кто-то настаивает, что ему ничего не нужно из того, что у нас есть, это означает, что он просто положил на НАС глаз, на самую сердцевину нашего бытия. Или, если перейти на уровень анекдотов, разве не понятно, что, когда во время ссоры любовников женщина на отчаянный вопрос мужчины: «Но что же тебе от меня нужно?» отвечает: «Ничего!», это означает совершенно противоположное, требование полной капитуляции без каких-либо оговорок27. «В зубы дареному коню не смотрят» — но разве не именно это СЛЕДУЕТ сделать, чтобы выяснить, имеем мы дело с настоящим даром или со средством манипуляции? Вы получаете подарок, однако внимательный взгляд быстро подскажет вам, что этот «бескорыстный» дар был преподнесен с тем. чтобы сделать из вас вечного должника, — и, возможно, это особенно справедливо в отношении понятия дара, выработанного в ходе последнего теологического поворота деконструкции, от Деррида до Мариона.
Цель данной книги состояла в том, чтобы показать, что в самой сердцевине христианства имеется
