Сзади раздалось хихиканье. Кто-то меня, кажется, понял. Прочие — нет, так и сидели в удивлении.
— Давайте никому об этом не расскажем, — странным голосом сказал дон Мигель. — Среди конечных покупателей могут быть женщины, и я не уверен в их реакции.
Я присмотрелся: его спортивный живот под пиджаком мелко колыхался. Он сдерживал смех, и не очень успешно.
— Но вы абсолютно правы, — добавил он уже нормальным голосом. — Вы это хорошо уловили. И правда, восемьдесят девятый прежде всего. Мы, виноделы, для краткости называем это животными оттенками. Они привлекательны, потому что мы с вами, как это ни покажется странным, тоже животные.
Краем глаза я увидел, как Седов поджал губы.
— Будете в Барселоне — заходите обязательно, — сказал мне на прощание дон Мигель.
Я тогда и понятия не имел, насколько пригодится это приглашение.
Паранойя пришла именно в тот день. Мне показалось, что за моей «Нексией» слишком долго едет серый «жигуль», слишком умело обгоняет машины позади меня, но дальше почему-то остается на хвосте. Я задумался о том, что никто не учил меня распознавать слежку. И тем более уходить от нее.
Но уже на Трифоновской серый хвост исчез.
Я зачем-то окинул взглядом двор: ничего особенного. Двое детишек и бабушка в одном углу, бомж на скамейке в другом…
И уже в подъезде я задумался, вернулся с первого этажа и постарался незаметно высунуть во двор нос.
Бомж исчез.
И о чем это говорит? Собственно, ни о чем. Дождался меня и ушел? И что это значит?
Хорошо, но почему я его вообще заметил, пусть и не сразу?
Я присел на подоконнике у раскуроченных почтовых ящиков и задумался. Бомж — часть пейзажа, которую никто не замечает. Так что следить за кем-то, переодевшись бомжом, возможно. Сидит себе и сидит, греется на солнышке — правда, в эти дни никакого солнышка не было, так, дождливое нечто в национальном цвете — сереньком, как «жигуль» у меня на хвосте. И бомжи сейчас тоже не очень-то ходят по улицам. А этот сидел. Во дворе. Причем один.
И что с ним было не так? Мокрая скамейка — ну, на это есть газеты. Но что-то же было.
Не можешь смириться с тем, что карьера великого сыщика не удалась, сказал я себе. Придумываешь всякую бредятину. Бомжей с автоматическими винтовками и приборами ночного видения.
Встал с подоконника и пошел вверх по ступеням домой.
А дом заметно изменился. Дело было уже не в незаметном женском запахе, которым пропиталась единственная комната. Перемены были в громадной (по московским понятиям) кухне, где в углу располагался мой мини-офис с компьютером.
Алина уже была в своей одежде, мое постиранное кимоно висело над головой на леске, рядом с несколькими волнующими предметами ее туалета.
Мой компьютер был включен, а еще к нему тянулись провода, собиравшиеся у плоского, небольшого, серого — как это называется, лэптоп или ноутбук? Вот почему сумка Алины была такой тяжелой.
Я подумал о том, что пара тысяч долларов — безобразно большая для меня сумма, одна пятая моего автомобиля, но как это, наверное, интересно, носить с собой такой вот агрегат.
Назывался он Prestigio Visconte (я даже погладил пальцем это имя — или титул? — на крышке), и весил он не так чтобы много, килограмма два, вот только были еще всяческие провода и адаптеры. У моих европейских коллег я такие приборы видел и завидовал.
Новым элементом декора выглядела и сама Алина. На ее удлиненном носу были очки в бескомпромиссно мрачной черной оправе, она встретила меня с мобильником у уха, махнула рукой и убежала в кухню, оттуда слышался ее очень тихий, но предельно настойчивый голос. Я различил что-то вроде «нет, моя дорогая, этого ты делать не будешь, а делать надо следующее», покрутил головой и пошел в ванную, к огню газовой горелки и установленной недавно новенькой раковине, моей гордости.
— Здравствуйте, — тоном соблазнительницы сказала мне Алина, когда я вышел, — вы позвонили в редакцию La Mode. Ваш звонок очень важен для нас. Очень, очень важен, — добавила она, потянувшись ногтями к моей груди.
Но тут снова зазвонили колокольчики ее телефона. Алина подняла брови и скрылась от меня в комнате. Я остался рассматривать ее замечательный компьютер. Мне всегда казалось, что главная проблема таких компьютеров в том, что они предлагают вам учиться работать без мыши. Но у Алины мышь была, она лежала, как на коврике, на книге «Лозы Сан-Лоренцо». Это примиряло с новшеством.
— Ты запустил меня в твой компьютер, — обвиняюще сказала Алина, возвращаясь и втыкая обессиленный телефон в зарядку. — Но начала я с этой книги. Это — настоящая?
Она показала мне на подпись: «Сергуэю, человеку, который назвал мою Sugarille вишней в шоколаде с послевкусием коньяка. Анжело Гайя».
— Ты знаешь Гайю? — наклонила она голову.
— Нет, это я шутил. В следующий раз надпишу одну из своих книг сам — Сергуэю от автора, Лев Толстой… Все знают великого Гайю. Приятнее, что он знает меня.
— Ты голодный?..
— Пока нет, но буду. И не говори, что сможешь меня кормить. Температура еще есть, дай-ка лобик, он очень умный… Но не очень горячий. И это означает, что скоро ты захочешь есть. Жрать. Как тигра. Что тебе приготовить, допустим, завтра?
— Это как, я назову что угодно — и ты это сделаешь?
— А если?
Алина с тоской посмотрела на золотящуюся листву в окне, ветки почти доставали до стекла:
— Грибы. Настоящие. Твои способности у плиты пугающие. Они угнетают и создают комплексы. Но сделать хорошее мясо с грибами… Да, очень возможно, что я захочу именно мяса. Ты меня почти вылечил.
Мы посмотрели друг на друга и начали говорить одновременно — чтобы не продолжать эту тему, она могла подвести нас к очевидному и очень грустному: да, она вылечилась, и, значит…
Надо было срочно заглушить эту мысль чем угодно.
— Ты не обидишься, если я скажу, что залезла к тебе в «последние документы»?
— Я горжусь. И они последние, а не секретные.
— И обнаружила, что ты хулиган. Что это значит — «Добрый рислинг уродился на Германщине»?
— Что я хулиган.
— А вот здесь не хулиганство. Здесь очень здорово. Цитирую: «вино из серии „хорошо воспитанных“ — когда оно есть, то его пьешь, не особо замечая, но как только бутылка кончается, печально поднимаешь брови». Это ты написал?
— А кто же. Есть такой Хюннеркопф, который ту же мысль выразил по-другому. Он делает великолепные граубургундеры, просто воздушные, и говорит, что это вино идет по коридору в тапочках. Но это он. А здесь — уже я.
— А потом… а потом я нашла там файл под названием «Гриша». Это Цукерман?
— В известном смысле. Писал, вдохновленный им. Хотя это не то чтобы досье на Гришу. Нечто другое.
— Да уж, другое. И что — вот это напечатали?
Алина пошевелила мышкой и показала мне на начало, в том числе заголовок — «Вино для настоящего антисемита».
— Напечатали.
Начало этого произведения выглядело так:
