смысле. Для нас здесь важны два аспекта.
Во-первых, в этих ритуалах воспроизводится смерть и новое рождение. Этому подчинены получение нового имени, забвение предшествующей жизни, овладение тайным языком и вступление в связь с мистическими силами своей расы. Это прямая трансценденция, осуществляемая посредством особой традиционной техники.
Во-вторых, вирильность, духовное мужество выступает обособленно от физического пола, к внешним мужским признакам добавляется 'становление мужчины'; ему-то и подчинен ритуал. После его прохождения человек выходит из-под власти матери и становится членом 'мужского общества' ('братства мужчин'), чему иногда соответствует особое 'жилище мужчин'; отделенное от других жилищ племени, и обладающее сакральным значением - в них живут вожди и воины. Не прошедший этого посвящения, сколько бы ни было ему лет, не считается мужчиной и живет вместе с женщинами, детьми и животными. Интересна символика инициации. Незадолго до нее будущего посвящаемого одевают в женские одежды, дабы подчеркнуть, что он еще не 'стал мужчиной'. [132]
Использование особой техники для высвобождения и генерирования силы пола приводит к полному изменению внутренней сущности человека. Это происходит, когда внешние признаки уже налицо. В случае мужчины речь идет об обретении качества, которое можно назвать внутренней вирильностью. [133] Возможно, память об этом сохранилась в католическом обряде конфирмации, хотя и в очищенном от непосредственного сексуального содержания виде - первое участие в таинстве Евхаристии предполагает преображение, то есть смерть и следующее за ней восстановление.
Все это ведет нас уже к области непрофанических проявлений пола, его сакрализации. Основные ее вехи - те же самые. Это, прежде всего, трансценденция эроса, как и в случае юношеской патологии, пробуждающая замкнутые прежде структуры личности. Она - результат страсти, потрясающей любящих, негативно или позитивно ведущей к выходу за пределы себя, к продолжению границ Я. Этнографический материал ясно показывает, что в традиционном мире эти энергии используются сознательно - в целях осуществления нефизических возможностей вирильности.
21. Любовь, сердце, сон, смерть
Роль сердца в языке влюбленных хорошо известна и часто оказывается объектом самого слащавого и упадочного сентиментализма. Тем не менее в этом языке мы находим утверждение глубокой веры, следов того, что всегда означало сердце в эзотерических и доктринальных традициях. Гораздо в большей степени, нежели средоточием эмоций эти традиции полагают сердце центром всего человеческого существа, [134] но так же и точкой, через которую во время сна происходит передача сознания, минуя область головы, имеющую большее отношение к бодрствованию. [135] Как мы уже отмечали, сознание во сне считается 'тонким' состоянием, особенно в индуистской традиции; но также и большинство мистиков иных традиций считают внутреннее, тайное сердечное пространство вместилищем сверхчувственного света ('сердечного света'). Например, когда Данте, говоря о первичном, внезапном восприятии эроса, упоминает о 'самой сокрытой клети сердца', это вовсе не банальный и приблизительный способ любовного объяснения, но нечто совершенно точное и действительно существующее. [136] Казалось бы, нет ничего более безвкусного, чем изображение сердца, пронзенного стрелой (луком и стрелой, а также факелом древние наделяли персонифицированный образ Любви): в наши дни это любимая татуировка моряков и уголовников. Но этот же знак наполнен необычайной смысловой напряженностью. Эрос выступает как рана, наносимая самому существу человека: эзотерически это поражение сердца. Традиция утверждает, что связь человека с его внутренним Я, которую можно или порвать или возвести к соучастию в жизни более высокой, к высшей свободе. Так эрос выступает в виде смертельного удара стрелы. Мы начинаем понимать, что средневековые 'Адепты любви' и Данте вместе с ними просто поднимали профанический опыт влюбленных до уровня сознательной веры. Следы этих смыслов мы открываем в опыте каждой любви. Исламскому эзотеризму известны термин 'fat higabb' ('открытие' или 'распечатывание' сердца), а также понятие 'сердечного света'. Эти же же соответствия мы находим в языке всех мистиков. В 'Corpus Hermeticum' (VIII, И, VI, I) встречаются выражения: 'открыть очи сердца,' 'понимать очами сердца'. Мы можем установить ясно зримую связь между освобождающим от оков индивидуальным 'открытием сердца' и переживанием опыта новизны, свежести, преображения мира, сопровождающее состояние любви: здесь намек на зримый сердечными очами мир, именуемый суфиями 'ауn higabb'.
В первой главе мы уже говорили об эротическом опыте как об опыте 'смещения' индивидуального бодрствующего сознания. Это смещение и есть движение в область 'сердечного места'. Состояние экзальтации, свойственное эросу, приводит к тому, что наступает 'мысленное' преображение действительности, озарение, но вовсе не погружение в полусон, транс или собственно сон, то есть в состояние ночное. Как уже указывалось, внешне это проявляется в некоем свете, порой озаряющем лица влюбленных, в том числе тех, которые в обыденной жизни вовсе не благородны; это, безусловно, определенное свидетельство (сравните с образом факела в руке Эрота, наряду со стрелой).
В связи с этим связь между любовью и ночью, в обычных случаях всплывающую в сознании каждого, приобретает характер определенного 'знака'. Конечно, связь между любовью и ночью хорошо знакома романтической поэзии. Но она же имеет экзистенциальную глубину, позволяющую называть ее чем-то большим, чем простая связь. Обычно ночь считается самым подходящим временем для половой любви. Но если мы проведем мысленный опыт, заменив обычно употребляемое выражение 'ночь любви' на 'зарю любви', мы сразу же услышим в первом сочетании некий неверный звук. Это подтверждает и биология, хотя в глубине своей речь пойдет, конечно, о вещах иного, 'гиперфизического' порядка - физиологические условия для 'здоровой и нормальной' любви, связанные с высвобождением огромных запасов свежих энергий, наилучшими являются именно утром. Можно сколько угодно ссылаться на такие внешние обстоятельства, как образ жизни, отсутствие свободного времени в течение дня, на общественные условия и порядки - раз такие обстоятельства существуют, значит в них присутствует глубокий смысл. Сколько людских сообществ имеют прямые, жесткие, ритуально оформленные предписания отдавать жене именно ночь, причем как в первый период, так и в течение всего времени совместной половой жизни. На заре муж и жена должны расставаться. Но есть вещи особенно ценные для понимания сути дела: в тантризме 'сердце ночи' предписывается как время маго-инициатических практик совместно с женщиной, [137] и это же время избрано хлыстами, к которым мы еще вернемся, для совершения своих оргиастических и неистовых действий; точно также в ночное время и в темном месте на Элевзинских мистериях совершалось священное совокупление, hieros gamos, являвшееся строго символическим. Оргийно-дионисийский ритуал, совершаемый исключительно женщинами, носил имя Никтелии и был ночным. Можно, конечно, считать случайностями обычаи соединения в полном мраке как, например, в Спарте, когда мужчина умыкал свою будущую жену, увозил ее в полностью лишенное
