[155] В большинстве случаев это относится и к физической боли, конечно, в определенных пределах. С внутренней стороны боль - всегда переживание разрушения, но она же содержит в себе трансцендентный фактор, разрывающий конечное существование - в этом смысле прав Уордсворт, утверждавший, что страдание - в самой природе бесконечности. [156] Сам страдательный характер боли связан с пассивностью, с тем, что человеческое Я соприкасается с внешней силой, подчиняется ей, а не подчиняет ее, разрушается, а не разрушает. В этом контексте перемена ролей, по Новалису, есть переход к положительным формам экзальтации.
Среди прочего это позволяет понять использование физической боли как источника экстаза в различных аскетических практиках. Таково, например, нанесение ран в неистовых ритуалах, применяемых адептами Руфаи - из исламской секты, близкой к суфизму дервишей - шейх провозглашает, что адепты, не пережив боли, не станут совершенными; боль есть 'благословение как тела, так и души'; кажущиеся нам дикими проявления мистического экстаза на языке этой секты - 'способ отворения дверей'. [157]
В случае же эротического сладострастия или иных измененных состояний боль соединяется с наслаждением. У подлинно же влюбленных пробуждение чувств столь глубоко, что скорее следует говорить не о 'сладострастии', но о высоком опьянении; такое нефизическое опьянение - потенциальная сущность любого эроса, оно не проходит даже после пережитого 'спазма' или 'смерти' при телесном акте - скорее, напротив, усиливает свою интенсивность.
Через понимание комплекса 'сладострастие-страдание' в целом, то есть соединения либидо с инстинктом смерти и разрушения, можно вообще подойти к средоточию феноменологии трансценденции в профанической любви. Это, прежде всего, тайна двойственности женских богинь, воплощающих желание, сексуальность, сладострастие с одной стороны, смерть - с другой (например, Венера-Либитина или египетская богиня любви Хатор и она же Шехмет, богиня смерти).
Исходя из этого можно лучше понять фундаментальные основы эротического опыта, особенно моментов полного обладания и интенсивного желания. Стремление овладеть любимым существом и есть отличие половой любви от 'чистой', от человеческого расположения. Чистая любовь не рассматривает другого как объект, она онтологически признает его 'самость', 'отдельность'. Такова любовь христианская - проекция любви Бога к своему свободному творению - не принуждающая, не насилующая и не растворяющая в себе. Напротив, половая любовь включает в себя стремление подчинить, растворить самое душу - и даже если обладание не носит искаженного характера (см. §19), оно все равно является как бы возмещением за унижения, самоутверждением, борьбой за превосходство.
Всякий эротический толчок двойственен - в нем есть не только любовь и обожание, но и жажда подавить, разрушить, уничтожить, растворить; это всегда ограничение бытия бытием. В желании всегда есть жестокость - она связана и самой природой полового акта; [158] отсюда возможность говорить о 'жестокой любовной горячке' (Метерлинк), о 'смертельной ненависти полов', которая есть 'основа любви, сокрытая или явная, но всегда присутствующая в ее проявлениях' (д'Аннунцио). Бодлер утверждал: жестокость и сладострастие суть одно и то же, как жар и холод. [159] У некоторых видов животных инстинкт уничтожения и половой инстинкт неразделимы - они убивают свою жертву прямо во время совокупления - у людей такое тоже встречается - в случаях преступного патологического садизма. Стихи Лукреция в этом смысле очень показательны:
Osculaque adfigunt, qua non est pura voluptas,
Et stimuli subsunt, qui instigant laedere et ipsum
Quodeemque est, rabis unde illa germina surget. [160]
Шпенглер, считавший истинную любовь между мужчиной и женщиной близкой к ненависти пульсацией двух метафизических полюсов, добавляет, что 'нет ни одной расы, которая бы не знала этой опасной любви'. [161] В Китае тот или та, к кому некто испытывает непреодолимую любовь, именуется yuan-cia, что означает 'предопределенный враг'.
В психоанализе жажда уничтожить и поглотить любимое существо отождествляется с детским оральным комплексом или каннибалической фазой libido у взрослых, часто сокрытой в глубине бессознательного, но определяющей связь между libido и питанием (поглощением и перевариванием), присутствующей в любом сексуальном желании. Это не вымысел, но аналогия, связанная с реальным опытом. Вот слова Боссюе: 'Что же до человеческой любви, то кто не знает, что она есть поедание, пожирание, вгрызание зубами в любимое существо, дабы питаться им, соединиться с ним, жить им'. [162] Новалис говорит о более высокой стороне любви, его мотивы иные, иные и цели его писания, но и он (хотя и на совершенно ином плане) говорит о тайне любви как о тайне неутолимой жажды, в чем-то подобной таинству Евхаристии. [163] Однако часто не замечают одного обстоятельства: поедание - всегда разрушение, а абсолютное желание разрушать и растворять есть всегда и желание быть разрушенным и растворенным. В женской сущности всегда присутствует 'растворитель', который одновременно есть вода смерти; в алхимической символике она именуется 'коррозивной водой' (об этом мы еще будем говорить в свое время). Здесь - связь безумия, оргазма и климакса - всего, что в индийской терминологии именуется sama rasa maithuna.
Мы вновь встречаемся с двойственностью, характерной для трансцендирующих свойств эроса в целом. В частности, паре 'страдание-любовь' (наслаждение) соответствует связь садизма и мазохизма. Шренк- Нотцинг изобрел неологизм 'алголагния' (от греч. - боль и - половое возбуждение),, обозначающий эротическое наслаждение страданием: активная алголагния - садизм, пассивная - мазохизм. Сексология же просто говорит о садомазохистском комплексе. Это вовсе не патология, он присутствует в самой обычной эротике. Во внешних проявлениях (не метафизически, ибо тайные метафизические смыслы часто противоположны видимым), женщины чаще склонны к мазохизму, у мужчин же господствуют садические предпосылки. Иногда бывает - если половое общение не просто удовлетворение похоти, мало отличающееся от мастурбации - «что двое преодолевают эту антитезу и, пройдя сложный путь, вступают в более сложные отношения. Но в сади- ческой эротике страдание другого воспринимается как что-то совсем постороннее. Воспринятое и растворенное, оно оказывается частью любовной экзальтации. А это уже мазохизм - удовлетворение скрытой жажды страдать и причинять страдание, как бы перемена субъекта и объекта. Очевидно, для мазохиста, как для женщины, боль, причиняемая партнером, в воображении переносится на него и порождает опьянение. [164] Многие формы наслаждения выступают как 'замещающие' страдание. Садомазохизм может 'служить приправой' к нормальным половым отношениям, 'обменом фантазиями', который Шамфор считает главным определением любви: тогда эти тенденции становятся питательной почвой 'самопревышения' влюбленных. В этих случаях уже не важно, является ли алголагния активной или пассивной. Боль-наслаждение - это уже не боль. Превращаясь в нечто позитивное, она становится элементом трансценденции. И все же надо понять - когда садомазохистский комплекс
