Так женихи говорили; но речи их были напрасны. Злою обидой глубоко в душе Телемах сокрушался Вместе с обиженным; слезы свои утаивши, он только Молча потряс головою и страшное в сердце помыслил. Но Пенелопа разумная, слыша, что был чужеземец В доме их так оскорблен, обратяся к рабыням, сказала: «О, когда бы его поразил Аполлон сребролукий!» Ей Евринома, разумная ключница, так отвечала: «Если бы все исполнялось согласно с желанием нашим, Завтра же светлой денницы из них ни один бы не встретил». Кончила. Ей Пенелопа разумная так возразила: «Правда, мне все ненавистны они, нам от всех притесненье; Но Антиной наиболее с черною Керою сходен: Принят в наш дом чужеземец и, ходя кругом, подаянья Просит у всех он гостей, приневоленный строгой нуждою, — Подали все, и свою он наполнил котомку; лишь этот Вместо подачи в него, как безумный, скамейкою бросил». Так Пенелопа рабыням своим говорила в покоях Верхних своих. Одиссей же, сидя на пороге, обедал. Кликнуть к себе повелев свинопаса, царица сказала: «Слушай, Евмей благородный, скажи иноземцу, что я с ним Здесь повидаться желаю, чтоб знать от него, не слыхал ли Он о супруге моем и ему не случилось ли где с ним Встретиться: кажется мне человеком он, много видавшим». Так Пенелопе ответствовал ты, свинопас богоравный: «Если б твои женихи хоть на миг поутихли, царица, Милое сердце твое он своим бы рассказом утешил. Три дня и три ночи он уж гостит под моею убогой Кровлей; пришел же ко мне, с корабля убежав от феспротов. Мне о своих приключеньях еще он не кончил рассказа; Но как внимают певцу, вдохновенному свыше богами, Песнь о великом поющему людям, судьбине подвластным, В них возбуждая желание слушать его непрестанно, Так я внимал чужеземцу, сидя перед ним неподвижно; С ним Одиссей по отцу, говорит он, считается гостем; В Крите широкоравнинном, отчизне Миноса, рожденный, Прибыл оттоле сюда он и много превратностей встретил, Скудно мирским подаяньем питаясь; и слышал он, будто Края феспротов, соседнего с нашей Итакой, достигнул Царь Одиссей, возвращаяся в дом свой с великим богатством». Кончил. Разумная так отвечала ему Пенелопа: «Кликни его самого; я желаю, чтоб сам рассказал он Все мне подробно, покуда игрой на дворе перед дверью Или во внутренних горницах будут они забавляться; Дома они про себя сберегают свои все запасы, Хлеб и вино золотое; их тратят домашние люди; Им же удобней, вседневно врывался в дом наш толпою, Наших быков, и баранов, и коз откормленных резать, Жрать до упаду и светлое наше вино беспощадно Тратить. Наш дом разоряется, ибо уж нет в нем такого Мужа, каков Одиссей, чтоб его от проклятья избавить. Если же он возвратится и снова отчизну увидит, С сыном своим он отмстит им за все». Так царица сказала. В это мгновенье чихнул Телемах, и так сильно, что в целом Доме как гром раздалось; засмеявшись, Евмею, поспешно Кликнув его, Пенелопа крылатое бросила слово: «Добрый Евмей, приведи ты сюда чужеземца немедля; Слово мое зачихнул Телемах; я теперь, несомненно, Знаю, что злые мои женихи неизбежно погибнут Все: ни один не уйдет от судьбы и от мстительной Керы. Выслушай то, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Если меня без обмана он доброю вестью утешит, Мантию дам я ему, и хитон, и красивую обувь». Кончила. Ей повинуясь, пошел свинопас к Одиссею; Близко к нему подошедши, он бросил крылатое слово: «Слушай, отец чужеземец, разумная наша царица, Мать Телемаха, тебя приглашает к себе; о супруге Хочет она расспросить, сокрушаясь о нем беспрестанно. Если ее без обмана ты доброю вестью утешишь, Мантию ты, и хитон, и красивую обувь получишь. Хлеб же, чтоб свой успокоить желудок, по улицам ходя, В городе можешь сбирать от людей — там подаст, кто захочет». Так Одиссей хитроумный сказал, отвечая Евмею: «Все без обмана я мог бы теперь рассказать Пенелопе, Старца Икария дочери многоразумной; я много Знаю о муже ее: мы одно с ним терпели на свете. Но женихов я боюсь необузданно-дерзких, которых Буйство, бесстыдство и хищность дошли до железного неба; Видел ты сам, как в меня, там ходившего смирно и мысли Злой не имевшего, этот неистовый бросил скамейкой — Кто ж за меня заступился? Никто. Промолчал и прекрасный Сын Одиссеев. Пускай же царица, хотя нетерпенье В ней и велико, дождется, чтоб Гелиос скрылся; тогда я Все, что узнать пожелает она о супруге далеком, Ей расскажу, поместясь у огня, чтоб согреться: одет я Плохо — то ведаешь сам ты, тебя я здесь первого встретил». Так он сказал; и Евмей, повинуясь, пошел к Пенелопе; Встретив его на пороге своем, Пенелопа спросила: «Он не с тобою, Евмей? Для чего же прийти не хотел он, Бедный? Боится ль обиды какой? На глаза ль показаться Людям стыдится? Стыдливому нищему плохо на свете». Так Пенелопе ответствовал ты, свинопас богоравный: «Нет; он умно рассуждает, и с ним ты должна согласиться; Он, женихов необузданно-дерзких, царица, бояся, Просит тебя терпеливо дождаться, чтоб Гелиос скрылся; Думаю также и я, что гораздо удобнее будет, Если его ты одна обо всем на досуге расспросишь». Выслушав, умная так отвечала Евмею царица: «Странник твой, кто бы он ни был, умно рассуждает; и прав он:
