закололо маленькими иголочками, и дурнота отступила, оставив лёгкую головную боль и мерзкий привкус во рту. Я сел, утёр кровь (рукавом, чем же ещё?) и оглянулся. Посмотреть было на что — поляна почернела, словно стая галок слетела на землю, всюду валялись черные куртки, штаны, рубашки и самое разное оружие с приметным клеймом — белой рукой.
'Ешкин корень! Да я, выходит, не только нас перетащил, но и ведьмаков ободрал? — восхищенно подумал я. — Ай да Тирон! Ай да молодец! Ну, Яна! Теперь попробуй ляпнуть, что моим ключиком только двери открывать, я тебе!!! Ой… — В ушах плеснул шум, земля попыталась поменяться с небом местами, и я едва сдержался, чтобы не заскулить. — Ой, башка моя, тёмный фонарь с разбитыми стёклами, ой, дайте зелку инвалиду, I need mana…'
— Да-да, вы ещё поколдуйте, — ядовито посоветовал Идио, собирая трофеи и раскладывая их по кучкам. — Вам, видно, недостаточно было резерв до дна осушить, вы и без силы жизненной остаться решили? Тогда что же вы остановились? Давайте, плетите чары! Запустите «Феникса», или смерч создайте! Только потом не являйтесь мне безлунными ночами, я призраков боюсь.
— Брось, мне не так плохо… — Идио фыркнул, — не так плохо, как кажется, — уточнил я. — Согласен, это было немного необдуманно ('Немного?!' — возмутился оборотень), но зато теперь я точно знаю, что рифмованные чары в отличие от классических формул срабатывают с небольшой отсрочкой, и кроме основного действия имеют ряд побочных эффектов. — Идио вцепился в свой ворот так, словно он его душил, и пробормотал несколько слов, которые я не слышал даже от тёти Глуши. — Полегче на виражах, я- то при чём? Это всё Яна!
— Так это Дженайна котелок зельем испоганила? — процедил оборотень, демонстрируя оный котелок, сплющенный в блин и к эксплуатации непригодный. — Дженайна аартом рифмованным нас с места сдернула? Дженайна нас сквозь Тweiss без меток потащила? Вам в голову не приходило, что нестабильный телепорт может запросто свернуться и распополамить объекты?!
Представив себя распополамленным ('Одна нога здесь, другая — в Чикаго, а голова, вообще, в Филадельфии', как говорил незабвенный товарищ Кравчук), я прочувствовал настоятельное желание побиться головой о стену.
— И всё из-за какого-то упыря! — всё громче и громче говорил Идио. — Сдался он вам! Своих бед мало?! Моргана только того и ждёт, чтобы вы себя обнаружили! Вы! Вы!.. — он подозрительно хлюпнул носом. — О Боже, почему я такой трус?
— О Боже, это был сон? — простонала Яна. — Мы никого не спасали?
— Мы не спасали, — уточнил Идио. — Вы спасали, госпожа ведьмачка.
— Толпа там тоже была? — странным тонким голосом спросила сестрёнка.
— И толпа была, и косы были, и топоры, — «успокоил» её я.
— Насчёт спасения была моя идея? — Янино лицо приобрело сероватый оттенок, а глаза расширились настолько, что она стала похожа на одного из воинов в матроске.
— Ага!
— Что ж я в школе-то не сдохла… — вопросила сестра с такой тоской, что я, позабыв о собственных травмах, преисполнился сострадания.
— Тебе плохо, Дженайна? — сочувственно моргнул Идио. — Водички хочешь?
— Или пряничка. У меня пряники есть, — я поискал взглядом шмотник и нашел его валяющимся почему-то рядом с Яной. — Скушай пряник, ведьмусь, и не куксись. Ты жива, мы живы, а жизня прекрасна и изюмительна! Подумаешь, ты нас чуть не угробила! Подумаешь, селяне чуть на ленты бескозырочные не порвали! Подумаешь, ведьмаки чуть костюмы ёжиков не соорудили! Подумаешь, Саша чуть пуп не надорвал! Подумаешь…
— Коллапс отменяется, спасибо за внимание, — прервала меня сестрёнка, сердито отшвыривая плащ. — Кстати, а как наш спасённый?
Спасённый, о котором мы благополучно забыли, лежал, не подавая признаков жизни.
— Живой, конечно! — Идио приложил к плечу ведьмачий арбалет. — Что ему сделается-то? Для такого это просто царапины были!
Яна нахмурилась, словно вспомнив что-то, заглянула беспамятному в лицо и нахмурилась ещё сильнее.
— Видишь? — по-прежнему держа арбалет, Идио подошёл к ней и присел рядом. — Я предупреждал. Лучше бы нам его…
— Мы, кажется, уже выяснили. Только хищных бестий, а не представителей разумных рас, — отрезала сестра, отбирая у него арбалет.
— У него разумность из клыков так и прет!
— Идио. Заткнись.
— А что я сказал?!
— Ничего. Саша, приляг, ты на назгула похож, — она выудила из кучи трофеев колчан со стрелами и немного повозившись, прикрепила к поясу. Прищур у сестрёнки был как у героя американского боевика. И тон что надо. Только глаз немного дергался. — Идио, мы всё это барахло не унесем, выбери только самое лучшее. Я только проверю, где мы и вернусь. Этот… — она запнулась, — раненый пусть лежит. Его не трогать. Ясно? Саша? Идио? — она вскинула арбалет на плечо и исчезла за деревьями.
Я фыркнул. Лежи, приходи в себя… ишь, раскомандовалась! Да и что мне сделает бедный измочаленный паренек? Он ещё часа два без сознания проваляется…
Не будет ни упрёков, ни увещеваний. Ты не из таких. Ты придёшь, сядешь напротив и в твоём взгляде я прочту: 'Предупреждал же…' Да ты, предупреждал. Ты объяснял и доказывал, что ничего хорошего из нашей любви, какой бы сильной она ни была, не выйдет, потому что я — вампир, а она… человек. И не только ты. Родные, придя в ужас от одной лишь мысли, что избранницей наследника благородного и древнего рода Шаэн'дартов станет простая смертная, сперва уговаривали и увещевали этого самого наследника, увещевали и уговаривали, грозили ему побитием камнями, повешением через удушение и 'обшитием медведно27', требуя, чтобы он навсегда забыл о своей безумной затее. Потом сделали вид, что смирились, и от лобовых атак перешли к обманным маневрам, а именно — стали ненавязчиво приглашать 'подходящих девушек' (я и не подозревал, что в Изморах их столько!) на ужины, обеды и завтраки. И тоскливо вздыхать, когда выяснялось, что ни прелестное лицо, ни дивные формы, ни тонкий ум, ни родословная госпожи Нимуэ, госпожи Лиары, Ронвен, Брисс и Маргианды (кем надо быть, чтобы назвать дочь Маргиандой?!) меня не привлекают.
Ты качаешь головой… Но скажи, разве ты никогда не был влюблен? Разве ты забыл, как это бывает, когда земля уходит из-под ног, а сердце колотится так, что рёбра болят? Когда тебя переполняет такое счастье, что хочется одновременно плакать и смеяться, не идти — бежать, лететь к Ней, единственной, забыв обо всём на свете, и с трудом веришь, что это происходит с тобой? Может, это звучит высокопарно, но я не отказался от неё, даже будь она дочкой Морганы. А до родичей с обеих сторон мне дела нет. Ни до моих, кичащихся древним родом и чистотой крови, ни до её, суеверных, прозябающих в невежестве, у которых на уме костры да осиновые колья.
Но им до меня было дело.
Ты учил: нельзя недооценивать врага, а я — недоумок, тупица, самоуверенный осёл! — недооценил. Забыл, что нахожусь во вражеском лагере, где все только и ждут, чтобы я допустил ошибку. И я допустил. Остался погостить у Митраши. Остался всего на одну ночь, и она едва не стала для меня последней. Потому что перед рассветом нас навестили Среброрукие.
Их было десять или дюжина. Повезло, меня хотели взять живым… Живого вампира можно и сапогами попинать, и забить ему горячие угли в глазницы, и на крюк за ребро подвесить, и кишки в горло… Фу-ух, даже вспоминать не хочу. Я убил… двоих точно, других покалечил — кого-то сильнее, кого-то слабее, и они меня пару раз достали. Выскочил на улицу, а там Митрашины родичи с дубьём. Замешкался на миг (ну не воин я, не воин!) и получил в спину десяток стрел, вымоченных в ведьмоцвете. Спасибо, напомнили, я подзабыть успел, как ведьмаки любят эту травку, и какая это дрянь невыносимая.
Стрелы вытащить я не смог и понял: выбраться из деревни не успею, свалюсь раньше, надо переждать. Но где? К Митраше возвращаться — глупо, к другим соваться — ещё глупее, тихие селяне истыкали бы меня вилами и забили дубинами быстрее, чем волхв успел сказать «аминь» (не спрашивай, что
