гладь разлива расцветилась яркими платьями девчат, рубашками парней.
Издали казалось, что по воде плавают не лодки с народом, а букеты живых цветов.
Я взял Захарову душегубку — Захар все еще лежал в больнице — и подъехал к квартире Фины Сухановой.
Фина села в лодку и стала грести, а я править. Душегубка полетела стрелою. Все дальше и дальше, в гущу катающихся.
Вдруг Фина сильным всплеском весла, как из ведра, окатила меня водой. И я не остался в долгу.
— Ой, замерзаю! — запищала Фина и сняла с уключин весла. Продолжая дурачиться, мы подъехали к первой флотилии лодок.
Сцепившись бортами, наш веселый караван медленно плыл по течению к зеленому островку.
Взглянув на берег, чтобы определить, далеко ли мы отъехали от него, я заметил бегущих к воде людей. Двое бросились в лодку и помчались по реке. Им вдогонку раздался выстрел, другой, третий. От берега отделилось еще несколько лодок. Около нас засвистели пули. Мы быстро расцепились и рассыпались в разные стороны.
Мимо промелькнула лодка с беглецами. Оба сидели в веслах, быстро и усиленно гребли. За ними гналась большая лодка. На носу стоял начальник милиции Чирков и беспрерывно пускал из нагана пулю за пулей по беглецам.
Фина сидела бледная, опустив весла. Спросила:
— Что это, Саша?
— Не знаю, — ответил я и начал грести к берегу.
Беглецам надо было держаться правее, так как влево была мель, они же, не зная этого, с маху налетели на мелкое место, застряли и попали в руки милиции.
На берегу я выскочил из лодки, забыв про Фину. Догнал толпу. Над арестованными издевались. Плевали в них, бросали в них грязью, щипали. Они еле ноги волочили. Чирков подгонял их ударами рукоятки нагана.
— Кто тебе дал право избивать арестованных? Ты не в полиции служишь!
— Не твое дело! — ответил мне Чирков. — Я знаю, как обращаться с ворами.
— Веди в исполком! — настаивал я. — Воры ответят по суду.
— Уведу на тот свет! Отвяжись. Я не вмешиваюсь в ваши дела, когда вы с Паниным людей уничтожаете…
Чирков кричал на всю улицу. Кто-то из хулиганов поддерживал его:
— Лучших мужиков губите. Гаврилыча расстреляли. А Зобин где? За воров заступаетесь?
— Слышишь, что говорят? — зашипел Чирков. — Как бы и тебе не попало… Бандитов надо бить.
Я побежал искать Панина.
Самосуд был прекращен. И что же выяснилось?
Утром в исполком, где были только дежурные крестьяне, пришла расстроенная торговка Анна Григорьевна и завопила:
— Караул! Ограбили!
— Кого ограбили-то? Что украли? — спросили ее.
— Серебряный самовар украли. Подарок самого…
В это время под окнами показались двое прохожих.
— Вот они!
Торговка выскочила на улицу и с криком вцепилась в прохожих. Из исполкома вышли дежурные. Кто-то, не разобравшись, в чем дело, выдернул кол из огорода. Незнакомцы побежали, дежурные за ними. Кучка преследователей стала увеличиваться. Примкнул Чирков с двумя милиционерами. Началась погоня, которую мы видели на реке. Беглецы оказались рабочими Чермозского завода. Приехали в гости к родственникам, никакой Анны Григорьевны не знают и к ней не заходили.
Обнаружился злополучный самовар. Торговка сама спрятала его в погребе, «чтобы красногвардейцы не отобрали», и забыла, куда спрятала.
Чиркова вызвали к Панину.
— Воров, говоришь, поймали? — с угрожающим спокойствием спросил Панин.
— С кем ошибки не бывает, товарищ Панин.
Панин вскипел:
— Я тебе не товарищ! Сдавай оружие!
Чирков покорно отцепил наган и передал Панину.
— Разрешите идти?
— Подожди.
Панин сорвал с головы Чиркова фуражку, бросил ее в угол и со всего размаху залепил ему оплеуху.
Настали жаркие безоблачные дни. Вода в Каме пошла на убыль. На лугах, удобренных жирным илом, бурно поднялись сочные травы. По вечерам в деревнях раздавался дробный стук молотков — это крестьяне отбивали косы.
В складе машинного товарищества кузнецы собирали и исправляли косилки.
Накануне страды провели сельский сход.
Пирогов рассказал, как распределили бывшие графские покосы, как земельный отдел подготовился к весенним работам.
— Ныне впервые на покосах бедноты появятся конные грабли и косилки. Машины будут даваться для работы за самую низкую плату.
Сенокосные угодья за Камой были неравноценные. На низких заливных местах росли богатые заливные травы, а на высоких — веретьях, как их называли, были одни сорняки да колючки. И вот, чтобы никого не обидеть, пришлось нарезать длинные и очень узкие полоски шириной в три-четыре сажени.
Поэтому, когда Пирогов сообщил о машинах, раздались вопросы:
— А куда ты завезешь двуконные-то косилки?
— Как куда? На луга.
— А как ты развернешься на узких-то полосках с машиной? Если Иван свою «ленточку» выкосит косилкой, так у Степана всю траву сомнет…
Пирогов стоял за столом и от смущения теребил свой ус.
— Не додумали… Что же нам делать, товарищи? — только и смог выговорить Пирогов.
— Обратно, что ли, отдать землю кулакам? — с улыбкой спросил Панин.
Поднялся шум.
— Тут дела всерьез, а ты шуточки шутить.
— Придется, верно, с горбушей спину ломать…
К сцене, где сидел президиум, подбежал Захар, только на днях вышедший из больницы. Вместо бороды, которую ему опалило на пожаре, вырос седой пух. Захар был до невозможности худой — кости да кожа.
— Я скажу, товарищи! — на ходу проговорил Захар. — Надо всем вместе, скопом выкосить травушку, а осенью разделить.
Раздались возгласы:
— А ведь правильно!
— Подвалим косилками всю Палестину.
— Ай да Захар!..
Выход был найден. Объявили перерыв.
Люди высыпали в коридор. Окруженный слушателями, Захар горячо говорил, размахивая руками:
— Да! Сижу я, а рядом со мной учительница Суханова. Поглядел я на нее и вспомнил, ребята. Она еще зимой на собрании о товарище Ленине рассказывала, как товарищ Ленин Владимир Ильич о земле
