пишет в своих книгах. Мне как наяву показалось. Без коммунии ни шагу, ребята! Сам Ленин сказал.
Ранним утром, до солнышка, на Каме появились переполненные лодки. Обгоняя всех, на душегубке мчался Захар. Сторож, сплавщик на устье Обвы, крикнул с берега:
— Что за Ермакове войско?
Захар ответил:
— Едем коммунию поднимать! Не шути, брат!
Через реку тащился наш старый паром с косилками, граблями и прочим инвентарем. Пурпуром отливали на заре металлические части машин. Около косилок ходил гражданский инженер и объяснял их устройство.
На борту парома, свесив ноги, сидела Фина и напевала какую-то песенку. Я невольно вспомнил дни бурлачества. Прошло немного времени — и какая перемена! Правлю не хозяйским, а своим, нашим судном, плывем на свои луга. Наша Кама, наш лес, наши луга по берегам — все наше…
Повиснув на тяжелой навеси — руле, я перекинул ее на правую сторону и стал загребать влево. Паром плавно подошел, к мосткам.
Мы быстро выгрузились. Ребятишки пригнали лошадей, впрягли их в машины. И застрекотали они, как гигантские кузнечики-кобылки.
Посыпались брызги росы. Мягко ложилась подкошенная трава. На меже стояли крестьяне, любуясь работой машин. Захар места себе не находил, суетливо бегал по кошенине и радовался:
— Как пластают! Как пластают! Как бритвой бреют!
К вечеру огромный пласт лугов был выкошен. Косилки погрузили на паром и отправили на другие покосы. Оставив для охраны лошадей ребятишек, косари отправились на ночь домой.
Вечер был теплый. Нам с Финой не хотелось уезжать с лугов, и мы тоже остались вместе с ребятами.
Мне припомнилось, как в детстве мы на этих же лугах ловили щурят в оставшихся от водополья лужах.
— Пойдем за рыбой! — предложил я Фине.
— Куда?
— По лужам шарить, по маленьким озеркам.
— Интересно. Пошли.
Разувшись, захватив с собой пару граблей, мы отправились на охоту. Недалеко нашли поросшее травой небольшое озеро. Я забрел в воду. Тотчас в ногу больно ткнулась рыбина, бросилась в сторону и заплескалась в траве.
— Давай и ты лезь в озеро, а то рыбы не получишь, — сказал я.
Фина осторожно ступила в воду.
— Какая теплая. — Она забредала все глубже и глубже. Оступилась чуть не до пояса и выскочила на берег. Я прошел вдоль и поперек все озерцо и снова потащил Финну в воду.
Мы стали бродить по озеру из конца в конец. Со дна поднялся ил, показалась рыба. Щуки высовывались из мутной воды, жадно хватая воздух. Я ловил их за жабры и выбрасывал на берег.
На головку граблей я намотал водоросли и с трудом вытянул их на берег. Разобрав зелень, мы обнаружили пару карасей-пятачков и старого карася с лапоть величиною.
У нас было уже достаточно рыбы, но Фину обуял такой охотничий азарт, что она готова была до утра бродить в воде. Пришлось позвать ребят. Они прибежали целой гурьбой и заплескались, как щурята. Фина вынуждена была уступить.
— Как рыбу понесем? — в недоумении спрашивала она, склонившись над кучей нашей добычи.
Я, не долго думая, снял рубашку, перевязал травой воротник, и мы сложили туда рыбу.
— Бежим! — крикнул я. И мы побежали вперегонки.
Придя на место, я живо наломал сухих сучьев, запалил костер и сварил уху.
Уха получилась замечательная. Поужинав, я растянулся на траве и стал считать редкие, тусклые звезды. Фина хлопотала у костра.
Мимо пробежали ребята.
— Дальше еще колдобину нашли, — рассказал один на ходу. — Рыбы там! Щука аршина в два! Боязно.
Ребята в сторонке разожгли свой костер, сводили на водопой лошадей. Потом все затихло. Только слышно было, как лошади хрупают свежую траву да где-то совсем близко заливается бессонный соловей.
Я задремал. Вдруг Фина трясет меня за плечо.
— Идет кто-то, — тревожно проговорила она.
К нам подбежала большая собака и завиляла хвостом.
В освещенный костром круг вступил человек с ружьем.
— Мир вам!
Фина привстала и с изумлением поглядела на пришельца. Это был Степан Ушаков.
— Значит, караул? — пошутил Ушаков. — Грозная застава! А баронов не боитесь?
Я ответил:
— Они в губчека отправлены.
Ушаков снял с плеча ружье.
— Почему, молодой человек, с барышней не познакомите?
— Фина Суханова, — сказал я. — А это здешний охотник Степан Данилович Ушаков.
Фина много слышала об Ушакове и его чудачествах, но видела его впервые и протянула руку с некоторой опаской.
— Видите, какой я соловей-разбойник! Но вы не бойтесь. Бояться людей, тем более охотников, — величайшее заблуждение. Я однажды в жизни большую ошибку совершил… Людей стал бояться… Ушел в лес, к зверю, так сам чуть зверем не стал. Ныне к людям потянуло. Пошел с Лаймой посмотреть, браконьеры не балуются ли, сейчас охота запрещена, вижу — огонек, ну и явился незваным гостем. Если помешал — гоните, если не помешал — сердечное спасибо.
Мы поспешили успокоить Ушакова. Он снял с себя охотничьи принадлежности, поглядел на костер.
— Костерок-то у вас того, еле дымит.
Я встал, чтобы сходить за хворостом для прогоревшего костра.
Ушаков приказал:
— Лайма! За дровами!
Я полез в ивняк. На ощупь отыскивал сухой хворост и выбрасывал его на дорожку. Лайма, пятясь, оттаскивала его к костру. Ей помогала Фина. Заготовка топлива превратилась у нас в веселую игру.
Вскипятили чай. Ушаков взял жестяную кружку, подул на кипяток и спросил:
— Эти луга кому сейчас принадлежат? Исполкому, что ли?
— Крестьянам, — ответил я. — Бедноте.
— Так отобрали у кулаков? Работать, значит, решили вместе, коммуной, по учению Карла Маркса?
— Вы и Маркса знаете? — с удивлением спросила Фина. — Я очень мало знаю.
— Я впервые читал Карла Маркса, когда вас, молодые люди, и на свете не было…
Разговор затянулся. Фина была поражена тем, что я знаю «Манифест» и даже помню целые куски из него наизусть. А как же мне было не помнить? Ведь мало того, что, мы с Паниным читали и перечитывали эту книгу, горячо обсуждали ее долгими вечерами, главное — я теперь ясно понимал значение этой книги для революционной борьбы.
Весенняя ночь короче воробьиного носа, как говорят в народе. Мы и не заметили, как посветлело небо. В кустах запели птицы.
Над лугами протянулась стайка юрких чирков. За Камой раздались крики: «Лодку! Перевоз!»
Ушаков стал собираться.
— Ну-с, Лайма! Нам пора, — сказал он. — Спасибо за компанию. Прощайся, Лайма.
Собака подбежала к Фине и подала ей лапу.
