звукопередающую аппаратуру. Люди внизу одновременно запрокинули головы.
— Ну, точно сорок первый, двадцать второе, — пробормотал Валерка. — И сейчас нам снова скажут, что началась война.
Глава 17
Голос, доносящийся из динамиков, был высок, резок и лишен каких бы то ни было интонаций, и даже невозможно было сразу определить, мужской он или женский.
— Всем слушать! Всем слушать! Сейчас с вами будет говорить Центральный Разум! Сейчас с вами будет говорить Центральный Разум! — будто заведенный коротким заводом, дважды прокричал он и смолк. Толпа внизу напряженно притихла.
— Н-да, — не удержался от комментария Валерка. — Видно, что не Левитан. Вернее, слышно.
— Машина, — нервно дернул плечом Майер. — Куда ей по-человечески…
— Центральный Разум! — сплюнул на грязный пол Малышев. — Фу-ты ну-ты — лапти гнуты. Никто не скажет, отчего это мне уже заранее противно?
— Это потому, что… — охотно начал было объяснять Валерка, но не успел — динамики снова ожили.
— Друзья и помощники! — прогремело над площадью. Этот голос был совершенно не похож на первый.
Мужской баритон, властный и в то же время мягкий, он словно обращался непосредственно и лично к каждому, слушавшему его, обволакивал и увлекал за собой. Да, обладателю такого голоса можно было верить. В том, разумеется, случае, если не знать, что принадлежит он не человеку.
Но они все это знали. Так же, как и толпа внизу. И все равно слушали молча и чуть ли не завороженно, невольно поддаваясь какому-то мрачному и невыразимо безжалостному обаянию этого голоса.
— Нас предали. — Короткой паузы после обращения как раз хватило бы живому оратору, чтобы сделать вдох. — Нас предали те, кому мы в свое время милосердно позволили жить на этой земле в обмен на обещание никогда не лезть в наши дела. Нас предали те, кому мы великодушно подарили свою дружбу и благоволение. И вот чем обернулось наше милосердие и великодушие! Те, кто называет себя Людьми и Охотниками, вчера без всяких на то оснований сначала напали на наш мобильный танковый патруль,.а после вероломно уничтожили посланную на помощь эскадрилью боевых вертолетов. Это произошло здесь, под Москвой, и, значит, ответственность за происшедшее лежит в первую очередь на вас — тех, кто помогает мне в этом великом городе. Люди сумели изготовить огнестрельное оружие! Оружие, которого до сего времени просто не существовало на этой планете! Копьями и мечами танк не уничтожить и стрелами боевой вертолет не сбить. Но они уничтожили два танка и сбили несколько вертолетов. Как такое могло произойти? Нам известен ответ.
И снова короткая пауза, словно для того, чтобы сделать глоток воды или оценить произведенный эффект. А эффект, несомненно, был произведен.
Если до этого толпа, заполнившая проспект, казалась всего лишь напряженной и взволнованной, то теперь словно ледяным ужасом повеяло из динамиков на крышах, и ужас этот буквально сковал людей, не давая им ни вздохнуть, ни шевельнуться.
— Кто-то из вас, жителей города, моих друзей и помощников, создал неизвестное нам оружие и передал его в руки тех, кому давно не подчиняется ничего, что хоть немного сложнее самых примитивных механизмов, — уверенно и безжалостно продолжил баритон. — Законы логики неизменны. Ни те, кто называет себя Людьми, ни те, кто называет себя Охотниками, самостоятельно не смогли бы это сделать. Значит, это сделал кто-то из вас. Потому что больше некому. Только вы допущены к необходимым технологиям. До сих пор мы считали, что наш контроль и наше обоюдное доверие не требуют каких-либо дополнительных условий. Оказалось, что это не так. Кто-то из вас обманул мое доверие. И это был не один человек, потому что одному не под силу задумать и осуществить подобное. И этот обман длится не один день, не один месяц и, возможно, не один год. А раз так, то должно последовать наказание. И наказание в таких случаях может быть лишь одно. Смерть. Мы не можем конкретно определить тех, кто нас предал. Да это и не важно. Важен сам факт предательства. Когда-то в древнеримских легионах за бегство с поля боя убивали каждого десятого, не считаясь с тем, действительно виновен тот, на кого пал жребий, или нет. Это был мудрый закон, и мы решили, что пришло время применить его снова. Голос умолк.
И почти сразу они услышали нарастающий откуда-то сверху рокот, сквозь который улавливалось пока еще не очень близкое, но очень знакомое глухое взрыкивание танковых дизелей.
— Вертолеты, — процедил сквозь зубы Дитц. — И танки. По-моему, этот хренов Центральный Разум решил учинить маленькую бойню.
— Что сейчас будет… — пробормотал Валерка, напряженно глядя вниз. — Это просто — мама, не горюй. Паника — это вам не пулеметы.
Толпа на проспекте наконец очнулась. А очнувшись, начала действовать, как и всякая толпа, когда ей угрожает смертельная опасность, — то есть кинулась спасаться одновременно в разные стороны.
И русские, и немцы, прошедшие бои, смерть и ужас Второй мировой войны, прекрасно знали, что паника — это воистину страшная штука, действительно способная сгубить любое воинское подразделение не хуже самого мощного и эффективного оружия.
Но никто из них ни разу не видел ударившуюся в панику многотысячную толпу гражданских лиц.
Тот, кто не сумел устоять на ногах и упал, был немедленно затоптан.
Те, кого прижало к каменным стенам домов многотонным телом толпы, были тут же раздавлены.
Оказавшиеся посередине между напирающими сзади и сотнями тех, кто, увидев выворачивающие с ближайших перекрестков танки, повернул назад, были раздавлены также.
Тысячеголосый визг и крик слились в один вой отчаяния и боли, который перекрыл и рев танковых дизелей, и грохот винтов, и затем, когда вертолеты вынырнули из-за крыш ближайших домов и открыли по толпе огонь из пулеметов, усилился еще и еще и забился в ущелье проспекта, словно смертельно раненное живое существо.
— Ах, сволочи… — Шнайдер одним движением сбросил с плеча плазменную винтовку и вопросительно глянул на Дитца.
— По воздушным целям, — негромко, но так, что услышали все, приказал обер-лейтенант, — огонь!
И они, разбив прикладами оконные стекла, начали стрелять. Квартира на третьем этаже — не самая лучшая позиция, когда нужно вести бой с воздушным противником. Тому достаточно подняться чуть выше или перелететь на другую сторону, чтобы попасть в мертвую зону и тут же стать недоступным. Впрочем, одну машину сбить удалось. Но только одну.
А потом вертолеты засекли, откуда по ним ведется огонь, и ответили. Разведчиков спасла интуиция.
Та самая интуиция, которая приходит к солдату только с опытом и благодаря которой он заранее часто знает, куда именно попадет снаряд или пуля, и делает все, чтобы в этот момент оказаться в другом месте.
— Все назад и вниз!! — рявкнул Велга, когда сразу два вертолета, завершив боевой разворот, хищно повисли напротив окон.
Они успели выскочить из квартиры и ссыпаться на полтора пролета вниз по лестнице, когда четыре ракеты, сорвавшись с пилонов, нашли цель.
Подхватывая на ходу упавших, матерясь и отплевываясь от кирпично-известковой пыли, отряд вывалился из подъезда без потерь. Если, конечно, не считать таковыми рассеченный бетонным обломком лоб Соболя и пропоротую чуть ли не насквозь куском железных перил щеку Карла Хейница.
Впрочем, эти несерьезные раны быстро залили специально припасенным еще на Лоне именно для
