-- В конечном итоге, - выговорила Ивик, - все это было зря.
Она попыталась усмехнуться.
-- Я была неправа. Оказывается. Потом все оказалось гораздо проще. Видишь ли, он не может ждать так долго. По две недели, иногда больше. Не может терпеть одиночество. У него появилась своя жизнь. Другая. В общем - личная жизнь, помимо меня.
-- Понимаю.
Она прикусила язык. Теперь Кельм оказывается в дурацком положении. Его выбрали только потому, что там -- отвергли.
- Я всегда тебя любила. Помнишь? Еще до того, как... и никогда не переставала любить. Ты был моим счастьем. Я знаю, что тебе тогда было очень больно. Это.. меня саму как ножом. Но тогда мне казалось, что надо вот так. Надо быть верным, держать слово. Это важнее.
- Я согласен с тобой.
Он не обиделся, нет. Он прижал к себе ее голову, стал гладить.
- У нас с тобой все могло сложиться иначе. Если бы я встретил тебя в твои семнадцать. Мы поженились бы в Дейтросе. Жили бы вместе... может, вместе -- на Триму. Никто бы нас никогда не разлучил... А вышло вот так.
Ивик подумала, что скорее всего, встреться они тогда -- ни Кельм не обратил бы на нее внимания, ни она даже не решилась бы влюбиться в такого парня.
- Если хочешь, я рожу от тебя ребенка, - сказала она. И испугалась -- значит, придется возвращаться, жить там без него. Не говоря уже, что явственно внебрачный ребенок, косые взгляды... Но это ладно.
- У меня не может быть детей, - просто сказал Кельм, - я обследовался. Когда они резали... в паху, понимаешь, там все так перепутано. Нервы, сосуды, семенные канатики. Оба канатика перерезали.
Кельма нервно передернуло, видно, воспоминание боли все еще жило в нем. Ивик поцеловала его.
- В принципе, можно восстановить, говорят. Но... знаешь, так, как сейчас у нас все... лучше без ребенка.
- Я не понимаю, почему это грех, - сказала Ивик, - вот знаешь, теперь совсем не понимаю. Мы вот рассуждаем о сверхцели, о христианстве... а сами? Какие мы христиане... грешим и даже не собираемся каяться.
- Ну... - Кельм задумался, - если рассуждать логически, в разных церквах относятся к этому по-разному. Например, представь, что мы православные. Среди православных, конечно, кто в лес, кто по дрова, но вполне найдутся священники, которые скажут, что у нас истинный брак, и даже повенчали бы нас. Ведь у них измена в браке является поводом к разводу. Марк тебе изменил, как я понимаю? Значит, ты абсолютно не обязана с ним оставаться. То есть формально все правильно. У нас с тобой стабильные ответственные отношения, любовь, готовность быть вместе до конца -- значит, брак.
Ивик задумалась.
- Или представь, что мы католики. У них все построже будет, но по сути... католик бы тебе сказал, что надо просто подать на диспенсацию, то есть чтобы их папа признал, что ваш брак с Марком был недействительным... И признали бы вполне. Ведь он изменял, опять же... Правда, это сейчас бы признали, лет 100 назад -- ни за что. Короче говоря, католики бы нас поругали, но только за то, что мы не оформили все официально: ты не подавала на диспенсацию, мы не обвенчались, прежде чем ложиться в постель вместе.
- Нет, Кель, - строго сказала Ивик, - все это неверно. Мы не католики и не православные. В принципе, да, наша церковь считает, что у тех тоже благодать. Но разве ты не помнишь, что подчиняться следует дисциплине той церкви, в которой ты находишься. Это как с армией. Представь, если каждый гэйн начнет в своих действиях рассуждать, что бы ему приказал генерал триманской армии... американской, российской. А наша церковь считает брак -- вечным.
- Так многие и лицемерят в итоге. Врут. Изменяют и живут, как будто ничего такого нет.
- Это от человеческой слабости. А брак -- вечный. И это, Кель, правильно. Брак -- это обет. От обета ничто, никогда не может освободить. Предположим, ты
