– Что ты хочешь сообщить?
Тяжелая голова волка повернулась в сторону грибниц, где горела заранее приготовленная ниша для меллорна, и зверь завыл, запрокидывая голову. Этот звук, вырывающийся из призрачной глотки, совсем не походил на вой лесных собратьев странной черной тени, но в нем слышалась такая тоска, что Видящий непроизвольно отшатнулся, едва не упав на руки настороженных старейшин, повернулся и твердо заявил:
– Церемонию нужно отложить! Мы совершаем ошибку!
– Такого никогда не было! Все проверено тысячу раз, и никакой призрак не помешает нам в выполнении высокой миссии, призванной положить конец голоду народа Молотов! – воскликнул один из старейшин.
Видящий выпрямился. Трудно идти против авторитета старейшин, фактически являющихся владыками народа Молотов. Такое не прощают, нельзя прилюдно указывать на ошибку, даже если она есть – обида остается, и жизнь ослушника понемногу начинает катиться под откос. Но гордость, гордость мастера своего дела, отвечающего за плоды своего труда, не дает отступить.
– Все когда-то бывает в первый раз. Заявляю официально: дальнейшее проведение церемонии является преступлением против народа Молотов, и вина за последствия ляжет лично на вас. Вы готовы принять такую ношу?
Старейшины замялись. Да, они были с детства воспитаны для служения своему народу, но с другими правителями их роднило одно очень важное обстоятельство: никто из них не желал нести за свои поступки личную ответственность…
Волк высунул язык и улыбнулся. Похоже, его старый знакомый вполне контролировал ситуацию. Приветливо ткнувшись в его руку, он неторопливо развернулся и направился к сочащейся из стены воде, вдоль подземного ручья, к его истокам на поверхности. Элан не сомневался, что причины гибели подземных грибниц кроются там.
Камень был твердым и шершавым, и протискиваться сквозь него, даже в астральном виде, оказалось занятием сложным – в основном из-за возникающей время от времени щекотки. Неизвестно, что было тому причиной, состояние полусна или игра растревоженного подсознания, но волчья пасть, протискивающаяся сквозь мокрую породу, была оскалена в неповторимой звериной улыбке, увидев которую, даже самые смелые охотники обычно бледнели и в срочном порядке хватались за оружие. Вода под лапами противно чавкала, будто Элан пробирался не сквозь гранит, а шел по дурно пахнущему болоту. Камень пружинил, подушки лап вязли в мареве стен, и Хранитель, не сразу понял, что зловоние усиливается, все явственней проступая сквозь породу.
– Как они раньше не замечали, что с водой что-то не так? Или это одна из тех традиций, которыми так гордятся длиннобородые? Мой дед пил, мой отец пил – значит, и для меня хороша?
От странного запаха, скорее всего недоступного в материальном виде, но легко улавливаемого в астральном, уже начало мутить. Все вокруг вновь подернулось дымкой, стало грезоподобным, и сквозь камень проступили контуры леса… Еще пара шагов – и…
Здоровый, с подпалинами волк выбежал на лесную опушку. Перед ним простиралось свежеубранное поле – ровное, гладкое, как стол, без единой травинки, все залитое ослепительным солнечным светом – оно вызывало в звериной натуре чувство опасности и беззащитности перед ней. Здесь мастер ночных стремительных атак из засад был уязвим, как никогда. Волк оскалил клыки в раздумье, собрался повернуть в лесную чащу – прочь от угрозы открытых полей, но раздумал. Что-то внутри него уверяло, что нужно идти дальше, прямо по сверкающей белизне земли – и солнца. Ему нужно идти дальше! Волк покачал головой в раздумье, пытаясь разобраться с внутренними порывами, и нехотя побрел по жаркой равнине, втягивая голову в плечи, весь напряженный в ожидании удара. Песок под подушечками лап, перемешанный с остатками соломы, тихонько похрустывал, заставляя беззвучно оскаливать клыки – в звере нарастало состояние тревоги, безотчетного страха, неуместного для лесного хищника.
Угроза, вначале мелкая и почти незаметная, нарастала, заставляя шерсть встать дыбом. Больше всего волку хотелось со всех лап бежать обратно, под манящую тенью и прохладой защиту леса. Но чем больше опасности разливалось вокруг, тем сильнее в путнике пробуждался хищник, всегда готовый ответить ударом клыков. Вот уже дикий рык разлился по полю, и сильное животное мчится вперед, навстречу врагу и возможной схватке. Темп нарастал, волк несся огромными прыжками, а из горла у него готов был вырваться торжествующий вой вожака. И вдруг зверь затормозил, перекувырнувшись через голову и изрядно вывозившись в пыли, отчего шерсть его перестала быть черной, приобретя серый цвет. Прямо перед ним был натянут ряд красных флажков.
Это означало конец пути. Яркие всполохи огненно-кровавого цвета сулили гибель и преграждали путь не менее надежно, чем гранитная скала. Волк лежал в пыли, разочарованно глядя на непреодолимую преграду, а в голове его почему-то бились совершенно человеческие слова:
– Последняя линия обороны. Пройдешь ее – и ты победил. Ну, давай же, хороший песик!
Зверь не желал быть песиком – да и хорошим он отродясь не был. Не вставая с живота, он принялся отползать назад, к виднеющейся вдалеке громадине леса.
Лишь через несколько минут он успокоился, преодолев переполнявший его ужас ровно настолько, чтобы замереть, не открывая глаз, и прислушаться к чему-то внутри себя. К собственному внутреннему голосу, который тихонечко пел, и слова песни, знакомые по прежним, смутным временам, рождали щемящие даже дикую душу образы:
Старая, покрытая коростой людей и событий песня. Когда-то он ее любил, пока встречи и прощания в калейдоскопе дней не оттеснили чуть хриплый голос на задний план, заставив забыть и слова, и мелодию. Лишь смутные образы правильности происходящего остались на задворках души, там, где прячется честь. Волк вздохнул и, чувствуя, как нависают над ним громады огненного цвета, пополз вперед, не открывая глаз, медленно, но упрямо, по-щенячьи подергивая лапами. Через мгновения или века этой бесконечной дороги он ощутил влагу под ногами, тень над головой – и вот уже человек встает посреди огромной пещеры, заполненной водой, еще хранящей тепло летнего солнца – где-то совсем рядом с поверхностью – а прямо перед ним, наполовину утопленный в воде, лежит огромный валун болезненно- оранжевого цвета.
– Что… Что это было?
– Защита. Мастерски поставленная, вполне способная отпугнуть практически любое существо, причем на глубинном, психологическом уровне. Чувствуется рука мастера. К тому же того самого, который сумел проклясть весь народ эльфов – один почерк. Минимум магии, ювелирное, глубинное знание психологических мотивов поступков людей и животных – и нужный толчок в подсознании. По сути, подобному невозможно противиться. Преодолеть такую защиту, будучи человеком, эльфом или гномом, нельзя. Будучи зверем, впрочем, тоже.
– А как же тогда я это сделал?
– Ты – не человек и не зверь, ты – Хранитель Предела, и этим все сказано. Ну что, будем стоять или начнем чистить подводную реку? – Кристальный Пепел уже успокоился и начал ехидничать.
– Хм, и как ты это предлагаешь сделать?
– Элан, не тупи. Этот камень – недаром твое подсознание окрасило его в такие цвета – его нужно убрать из пещеры. И все вернется в норму. Второй раз у наших противников подобный фокус не пройдет.
Человек подошел к валуну. Несмотря на цвет, он был довольно весомым. Крепкий, больше двух человеческих ростов в поперечнике, но при этом весь какой-то ноздреватый – быстрое течение откалывало от него мельчайшие частицы и уносило с собой.
Элан осторожно прикоснулся к нему – и вскрикнул: руку пронзило острой болью, она посинела и начала бледнеть, потеряв чувствительность.
– Ого! Он под завязку напичкан темной магией! Сбрось ее! Быстро! Просто стряхни!
Элан машинально затряс рукой. Несколько оранжевых капель сорвались с нее, тут же исчезнув в водах реки, а Хранитель с облегчением убедился в том, что его конечность приобретает здоровый цвет…
– Если ты забыл, твое тело сейчас преспокойно дрыхнет на несколько сотен метров глубже, в уютной кроватке, которая тебе слишком мала. Однако это и к лучшему – соверши ты подобную глупость, не будучи
