честные и разумные люди.
— Покойной ночи, донна Мануэла, — проговорил Куитино, встретившись с возвращавшейся к отцу молодой девушкой, за которой следовал Корвалан.
— Покойной ночи, — ответила она, машинально сторонясь этого покрытого кровью человека.
— Корвалан, — сказал Розас, когда старик подошел к нему, — ступайте, разыщите Викторику и приведите его сюда ко мне.
— Викторика только что сам приехал, ваше превосходительство, и сидит в бюро. Он спрашивал у меня, не соблаговолит ли сеньор губернатор уделить ему минуту своего драгоценного времени.
— Ага! Пусть войдет.
— Сейчас я позову его.
— Постойте...
— Что прикажете?
— Возьмите лошадь и отправьтесь к английскому посланнику. Вызовите его и лично скажите ему, что мне необходимо видеть его немедленно.
— А если он уже спит?
— Встанет, эка важность!
Корвалан поклонился и поспешно удалился, подвязывая на ходу свой рваный шарф, который съехал на живот, так что шпажонка волочилась по полу.
— Что это ваше преподобие так изволит бояться нашего друга Куитино? — обратился Розас к мулату. — Потрудитесь опять пожаловать к столу и сесть на свое место, а то вы прилипли к стене точно паук... Ну-с, почему вы так боитесь коменданта? А?
— У него рука в крови, — пробурчал мулат, занимая свое прежнее место и косясь на дверь, как бы опасаясь, что Куитино, внушавший непреодолимый ужас, может возвратиться и перерезать горло и ему, как он это делал с другими.
— А с тобой что, Мануэла? Нездоровится, что ли? — продолжал диктатор, пронизывая дочь своим острым взглядом.
— Почему это вам так кажется, татита? — осведомилась молодая девушка.
— Потому, что ты как-то странно ежилась и манерничала при коменданте.
— Вы видели у него...
— Я все видел.
— Ну, так как же вы хотите, чтобы я...
— Я хочу, чтобы ты в таких случаях делала вид, будто ничего не замечаешь, поняла?.. Помни, что таких людей следует или бить так, чтобы у них все кости трещали, или вовсе не трогать, потому что легкий укол раздражает их, как змей, и тогда они становятся опасными.
— Мне страшно было глядеть на пего, татита.
— Страшно! — с презрением повторил Розас. — Я могу убить этого гада одним взглядом, когда он мне не будет более нужен или когда он вздумает обратить свое жало против меня.
— Вы — дело другое, татита, а я не могу без содрогания вспомнить о том, что он сделал.
— Это было сделано ради моей и твоей безопасности, дурочка. Прошу никогда не объяснять иначе все, что происходит вокруг меня. Я даю этим людям понять только то, что нахожу нужным, и распоряжаюсь ими по своему усмотрению. Они беспрекословно исполняют мою волю, а потому ты должна выказывать им свое удовольствие и даже стараться польстить им. Много ли нужно таким тварям?.. Следует только не сторониться их и гладить хотя бы слегка по головке,- тогда из них можно веревки вить. Если ты не желаешь делать этого по личному побуждению, из благоразумия, то приказываю тебе обращаться с ними, как обращаюсь я сам... А, Викторика! Войдите, — добавил он, обернувшись к дверям.
Глава IX
ДОН БЕРНАРДО ВИКТОРИКА
В столовую входил сеньор дон Бернардо Викторика начальник полиции Розаса.
Это был человек лет пятидесяти двух, небольшого роста, но очень плотного сложения. Его лицо было медно-красного цвета, черные волосы начинали седеть; широкий лоб сильно выдавался над густыми щетинистыми бровями; маленькие, глядевшие исподлобья глаза, горели красноватым огнем, как у коршуна; две глубоких борозды шли от внешних углов носа до конца верхней губы.. Жестоким и угрюмым выражением своей отталкивающей физиономии он был вполне под пару своему сотруднику Куитино. Вообще все приближенные Розаса имели такие физиономии, свидетельствовавшие об их бесчеловечности и самом низком нравственном уровне. Другие люди и не могли служить Розасу, он отлично знал это.
Викторика был одет в черные панталоны, в красный жилет и голубой суконный на шелковой подкладке камзол. К одной из бутоньерок был прикреплен федеральный значок громадных размеров. На правой руке у него висел короткий, но крепкий бич с серебряной рукояткой. В левой руке он держал шляпу, тоже обвитую красным крепом.
Отвесив Розасу и его дочери глубокий, почтительный поклон, Викторика, по знаку диктатора, сел на тот самый стул, который только что был оставлен комендантом.
— Вы из здания полиции? — начал Розас.
— Да, прямо оттуда, ваше превосходительство.
— Случилось что-нибудь?
— Привезли трупы людей, собиравшихся в эту ночь бежать в армию Лаваля. Один из этих людей, впрочем, еще жив, но с минуты на минуту должен умереть.
— А! Это верно?
— Верно, я думаю, он теперь уже должен быть мертв. Он был при последнем издыхании, когда я уезжал.
— А кто это?
— Полковник Салазар.
— Узнали вы имена остальных?
— Узнал, сеньор губернатор.
— Кто же это?
— Пальмеро, Сандоваль и молодой Маркес.
— Бумаг не было при них?
— Никаких.
— Заставили вы Кордову подписать свой донос?
— Конечно. Я вообще заставил его подписать все доносы, как вы приказывали, ваше превосходительство.
— Донос Кордовы с вами?
— Со мной, вот он.
Викторика достал из внутреннего кармана камзола портфель из русской кожи, наполненный множеством бумаг. Порывшись, он вытащил большой, сложенный вчетверо лист, развернул его и положил на стол.
— Читайте, — произнес Розас.
Дон Бернардо опять взял бумагу в руки и прочитал следующее:
«Второго мая сего тысяча восемьсот сорокового года, в час пополудни, явился к начальнику полиции Хуан Кордова, уроженец Буэнос-Айреса, по профессии мясник, член Народного общества, зачисленный по особой рекомендации его превосходительства, светлейшего реставрадора законов, в охрану с временными полномочиями, — и объявил: узнав через служанку гнусного унитария Пальмеро, с которой он состоит в интимных отношениях, что Пальмеро имеет намерение бежать в Монтевидео, он, Хуан Кордова, отправился к Пальмеро, которого давно знает лично, и сказал ему, что он пришел просить ссудить его пятьюстами пиастров, так как он тоже хочет дезертировать и укрыться в Монтевидео, но не может этого сделать по
