– Отсрочки, может, год выхлопочу для вас, – объявил становой братьям Бормотовым. – На год-два.
Он закутался в доху.
– А ты смотри у меня!.. – вдруг пригрозил он Егору. – Трогай! – Он ткнул в спину молодого Бормотова.
Илья взмахнул бичом. Кошевка забилась на рытвинах.
– Потише, потише! – тонко выкрикнул Телятев.
Мужики, стоя на релке, смотрели вслед уносившейся кошевке. За ней вилось снежное облачко.
– Он душу из него вытрясет, – засмеявшись, сказал Силин.
На полпути между Уральским и Бельго Илья вдруг изо всей силы стал хлестать коней, и они понесли.
– Ты что делаешь, подлец?! – закричал очнувшийся от дремы Телятев. – Держи!..
– Держи сам, барин! – оборачиваясь на облучке и подавая ему вожжи, ответил Илья.
Полицейский испуганно схватился за короб.
Сани мчались все быстрее. Стойбище Бельго быстро приближалось.
Кошевку ударило о торос. Полозья треснули. Лопнул и стал разлетаться в щепы короб. От удара о следующий торос кошевку так метнуло, что вылетел полицейский. Дикие, взлохмаченные кони, навострив уши, помчались, как по воздуху.
Телятев, хватая вожжи, закричал на них.
– Застрелю!.. – орал он на ямщика.
– Стреляй, ваше благородие! – ответил Илюшка, следя за каждым движением станового.
На раскате Телятев вылетел и ударился головой о торос.
Короб вырвался из-под ног Ильи, и он с вожжами, намотанными на руки, волоком несся по льду. Его било о торосы. Один раз ударился головой так, что искры полетели из глаз. Тройка внесла его на вожжах на берег и остановилась у станка.
Телятева долго не было видно.
Перепуганные тамбовцы поехали за ним. Становой, прихрамывая, плелся среди торосников. Лицо его было в синяках и крови.
– Чьи это кони? – поджимая губы, спросил он у Ильи, приехав на станок.
– Крестьянские, – ответил Илья. – Долго ходили на воле, от упряжки отвыкли.
– Что ты хочешь этим сказать? – сквозь зубы спросил Телятев.
– Их удержать нельзя, – усмехнулся Илья.
– Этих коней убери со станка, – спокойно ответил Телятев, но лицо его стало бледней обычного.
У Ильи по примеру Бердышова на всякий случай в кармане в дороге всегда лежал револьвер. «Чуть что, я его уложу!»
Телятев некоторое время поглядывал на Илью пристально. Но тот уже понял, что становой струсил и что с ним, как и с любым нахалом, робеть нечего.
Еще осенью Иван говорил, что новый становой вымогатель, что его за жульничество убрали со старого места. А сюда он приехал, как и все чиновники, только чтобы нажиться и снова убраться на запад.
«Пусть помнит!..» – думал Илья. Он чувствовал, что при случае становой ему отомстит.
В тот же день Илья верхом поехал обратно, ведя пристяжных на поводу.
Прибрежные скалы чернели над его головой. Ледяной ветер гнул на их вершинах огромные деревья.
На реке крутила непогода. Понурые, уставшие кони в белых заиндевелых завитках шерсти, с сосульками на мордах отряхивались от снега, лениво позванивая колокольцами у подъезда.
Пришла первая почта сверху.
Ямщики по двое с трудом выгружали из кошевы тяжелые кожаные кошелки с железными застежками, похожими на цепи.
Закончив выгрузку, все повалили в теплый станок. Там же собрались уральцы. Тракт открылся. Пришел первый обоз, зимнее движение по льду началось, народ тронулся, потек.
По рассказам ямщиков, обоз с великим трудом удалось довести до Уральского. Здесь решили ждать окончания пурги, пустить вперед лыжников и подводу с нарубленными вешками, чтобы обозначать путь заново: старые занесло.
Кони, закрытые шубами, стоя дремали за станком, под ветром. Их заносило снегом. Поднятые оглобли кошевок торчали под окнами.
Ямщики внесли сбрую и почту в помещение станка, стучали обледеневшими валенками, смеялись, радуясь предстоящему ночлегу.
– Ветер в лицо бьет, глаза слепит, – говорил старый знакомый Егора, пожилой «сопровождающий», входя в дом Кузнецовых и сдирая с ресниц ледяшки. Вместо усов у него надо ртом желтая от куренья ледяная подкова. Когда он отогрелся, из-под протаявшего льда выступили его пышные усы. «Сопровождающий» скинул полушубок и стал рыться в сумке.
