– Дождался ответа, Егор Кондратьич. Тебе письмо.
Мужики и парни столпились вокруг.
Это был тот самый человек, с которым прошлой зимой отправил Егор письма. С тех пор Егор встречал его много раз и все ждал ответа.
Не теряя осанистого вида, «сопровождающий» не торопясь перебирал письма.
– Вот не это ли? – протянул он рыжий конверт.
В сумке у него лежало несколько писем для крестьян, живущих по тракту.
В избу Егора слушать письмо собралось все поселье. Видя, что все бегут к Кузнецовым, пришли туда же ямщики и даже солдаты.
Письмо начиналось с поклонов и благословений.
– «Письмо ваше получили, за что шлем спасибо, – звонко читал Васька. – Хлеба нынче не уродились. Собрали хлеба мало. Лука Тимофеевич стал тысячником и кормит народ, раздает в долг. Нынче все мы в большом долгу. Уж хлеб брали у него. Бога молим за благодетеля. Как будем отдавать и чем, не знаем. Он что захочет с нами сделает».
Федор Барабанов остановил чтеца, многозначительно вскинул брови и помолчал, поднявши палец.
– А быстро же стали письма ходить, – заметил Тереха.
– Читай дальше, – велел Егор.
– «У нас нынче плохо с хлебом…»
– Это уж ты читал.
– Нет, это я дальше читаю, – отвечал Васька, державший прочитанное пальцем.
– Видишь ты, горе какое! – всхлипнула бабка Дарья, и лицо ее безобразно скривилось. Как бы желая скрыть свою горечь, старуха закрылась фартуком.
Долго еще читали письмо крестьяне, плакали, а потом смеялись.
– Агафон-то женился! Ух-хо-хо!.. На Марье! Гляди… Слыхал, а Маруська-то…
Все так развеселились, что парнишки, сидевшие в углу на дедовой кровати, решили, что чтение окончилось, и забренчали на бандурке.
– «А у нас другие лямки надели, пошли в город искать заработки. Напишите, как вы шли дорогой. И еще нам бы узнать про Амур. Лука говорит, что на Амуре люди живут с двумя головами, и мы не знаем, верно ли, и как вы там живете. Еще ждут войны, и на Каме наборы, говорят, начались…»
– От благодетеля Луки мужик из Расеи готов к людям о двух головах уйти, – заметил «сопровождающий».
– Звать бы их! Да сами не знаем, где жить будем, – со злом сказал молодой Кузнецов.
– Кто выживет-то, может, дойдет! – добавил дед. – Эх, жизнь!.. А тут, гляди, опять погонят…
Наутро вперед пошли лыжники пробивать сугробы, повели за собой подводу с вешками.
Обоз тронулся, звеня колокольцами. Снежные вихри еще ходили по релке, но пурга уж стихала. Сквозь волны снега, несущегося в выси, проступало солнце. Ветер мел снежную пыль, засыпал набело ямщикам складки дох и полушубков, порошил на лошадей, на их белую, в обледеневшем поту шерсть.
Уехали Федька, Петрован, ушли солдаты охраны.
На другой день в собственном возке с застекленным окном и с печкой с железной трубой в кожаном верхе явился в Уральское Петр Кузьмич Барсуков. Он глубоко возмутился, услыхав, чем пугал крестьян Телятев.
– Это глупости, конечно! – воскликнул он.
Но Барсуков сам очень расстроился таким известием. Мужики заметили это.
«Неужели что-то есть?» – думали они.
Барсуков говорил крестьянам, что быть этого не может, ни в каком случае людей, с таким огромным трудом устроившихся на новом месте, не выселят.
– Эта земля ваша по закону, – говорил Барсуков, а сам думал, что если речь зайдет о поддержании авторитета станового, то вся полиция будет заодно и, пожалуй, мужиков прижмут, может быть, спровоцируют на бунт. «Какая бессовестная полицейская выдумка! Даже один такой разговор Телятева – преступление, глумление над людьми, над их идеалами. Если мужики не станут платить становому, он найдет какое-нибудь средство вымогательства. Он пронюхал, что тут золото… Чего у нас не случается! Телятев – ехидна, от него всего можно ждать. Будет пугать людей насильственным переселением, требовать меха, золото. Станет развращать их, подавать худшим из них дурной пример».
Петр Кузьмич решил ободрить крестьян, дать им веру в собственную правоту.
– Я слыхал, Кондратьич, – сказал Барсуков за обедом у Егора, – что ты стал золото мыть.
Егору не хотелось признаваться. «Чем меньше люди будут знать, тем лучше, – думал он. – Дело все же незаконное».
– Нет, не мою, – ответил он твердо.
– Моет, а сам боится, – подавая к столу и улыбаясь, молвила Наталья, не расслышавшая, что сказал муж, и никак не полагавшая, что он может соврать.
– Выручает тебя жена, – весело оказал Барсуков. – Меня не бойся. Мне можно все оказать.
