после забила в пол так, словно на ней были не легкие башмачки, а матросские сапоги. Она плясала, как мальчишка, все быстрей и быстрей и, не прекращая танца, успевала побывать во всех концах комнаты, словно работала, как паровая машина.
Сильно выпивший Налим и стеснявшийся Васька отступились. Теперь плясали лишь Катерина и Авдотья. То наплывая, то отступая по очереди, они, казалось, желали озадачить друг друга, отбивая ногами, как по телеграфу, вопросы и ответы.
То спокойно и плавно, то бурно, словно кидались они к новому оружию, потом разбегались порознь и забывали друг о друге. Дуня плыла по кругу, глядя на Ваську из-за плеча. «Мне все обидно, я не знаю почему… – как будто говорила она. – Но ты меня уж больше никогда не увидишь, далекий дружок, моя придуманная утеха… Но я пережила с тех пор много, перешла горы, хотя никто и не видел… Я уж не прежняя девчонка-плясунья!»
«А я жить хочу! – как огонь в костре билась Катерина. – Мне силу некуда девать, смотрите, какой я заморыш – сельдяной акуленок!.. Я забью тебя… Куда тебе, рожавшей бабе, тягаться!»
«Да, я нарожала детей, род целый от меня, и я еще смогу не хуже тебя!» – отвечала Дуня и выбила дробь не хуже Катьки.
– Давай, давай! – сказала ей Катя холодно, словно вызывала ее на неравный бой.
«Нет, меня еще никто не наказывал!» – отвечала Дуня. И руки и глаза ее опять плели сети и заманивали кого-то. Катька разозлилась. И ей хотелось играть, дразнить и заманивать. Эта красавица была опытней ее, коварней.
– Это я учил! – сказал матрос. – Видишь, у вас так не пляшут. А ты, цыган, чего сидишь? Иди спляши.
– Я цыган, дорогой, а плясать не умею. Всю жизнь в деле, господа, и некогда мне плясать. Молодой был не плясал…
– Катька, давай еще… Андрюха, на, возьми гармонь, бери с рук, пущай они хлещутся не переставая.
И, не прерывая музыки, Андрей перехватил плясовые стоны с рук матроса. Гармонь заходила бойчей.
– Ог-о! – воскликнула Катька, и еще быстрей заходили ее руки и ноги, успевая отбить такт.
– Дава-ай! Покажи имя всем! Всей империи Российской! А я тоже плясать любил, – рассказывал уставший матрос. – А еще драться. Мы всегда старались с англичанами. Куда ни приди – они. Гонконг, Шанхай – они. В Индию нас не посылали из-за них. Они Индию берегут, не любят, если мы туда заходим. Суэц – их же! Капский мыс – везде! Другие не так дерутся, как они. Но их все же трудно раззадорить.
– А вот, говорят, у них бокс?
– Да, это появилось.
– Раскручивают кулаки?
– Нет, бьют с поворотом.
– И получается?
– Как же… Как пятак или свинчатка в руке. Он бьет и телом поворачивается. Ловко попадет, и уляжешься… Другой даст руку и подымет. Смотря какой характер… С ними надо быстро бить, пока он еще не опомнился.
Как дашь ему хорошую оплеуху со звоном, ну, паря, он вспыхнет, обозлится. Тогда пойдет. С ними-то всегда драться интересно. Придем в порт, если их суда стоят – хорошо. Ага, ребята, драка будет. При встрече стоим в почетном карауле, лицом к лицу. Они еще не поймут, чо мы такое… Катька, давай! Хлещи!..
– А че хорошего, – сказал Спирька, – моя же родная дочь опять загубит кого-нибудь.
– Разве она загубила? – спросил Егор.
– Только ты, может, еще не догадался, – ответил Спиридон Шишкин. – Кого загубит, кому жизнь произведет…
– А ну еще чуть-чуть побыстрей! – ласково сказала Дуняша, подбежав к Андрею.
Пьяные зрители начинали уставать.
– Ты играй, – сказал Федосеич гармонисту, – а я лягу под скамейку. Устанешь – разбуди, как на собачью вахту. Меня в сон клонит. Я до сих пор засыпаю не вовремя и все просыпаюсь. Жизнь моя разделена на вахты!
Он залез под лавку и захрапел.
– Гляди, ну, гляди, че они вытворяют… Вода бы не поднялась опять! – удивлялся Силин.
– Доказывают друг дружке! – сказала толстая баба с родимым пятном и ушла.
– Че-то, видать, не поделили!
– Чо нам делить! – воскликнула Катя и развела рукой широко, как пьяный мужик, и обхватила Дуняшу на лету и поцеловала ее. – Вот как любим друг друга!
И, разводя руками свои широкие платки, с открытыми волосами, в широких больших развевающихся юбках, они покружились вокруг друг друга, как две огромные яркие бабочки.
Федосеич, видно, подремал и вылез из-под лавки. Андрюшка играл с закрытыми глазами.
– Ты ужо спишь… Давай еще я, – сказал матрос.
Васька откуда-то вернулся, вбежал в дверь и кинулся в пляс… Илья соскочил и пошел ползунком.
