За решеткой появилась голова Анфиски.
– На тебе трубку! – сказал Гаврюшка.
Они разговорились. Илья невольно вслушивался.
Гаврюшка сказал женщинам, что до весны их никуда не отправят, а что сам он поступает служить в полицию и еще увидит их в городе.
Послышался слабый женский смех. Илья не понял, о чем говорили дальше. Слышно было только, как Анфиска сказала:
– Конечно, я дама солидная!
У Ильи стало легче на душе, и он уснул.
Утром золотистые острова уплывали назад. Илье опять подумалось, что он, может быть, никогда больше их не увидит. «Скоро Амур и поворот вниз! И конец!»
– Она, Сашка, звала меня ночью во сне! – виновато пробормотал Илья.
Подымаясь, он споткнулся и упал на ступеньки. Сашка помог ему подняться и вытер грязь на его лице.
– Вот спасибо! Я здорово стукнулся, – сказал Илья.
– Ни че!
У солдата отросла щетина. Он стал старше на вид.
Солдат провел арестованных на их скамью на корме и сам присел, ежась от прохлады. Достал из ящика котелки и велел Ильюшке сходить на камбуз. Есть Илье не хотелось. Он подумал, что баржа с солдатами ушла куда-то раньше парохода, и Андрей, наверно, тревожился.
Гаврюшка отвязал от кормы лодку, подвел к борту и сошел. Никто его не задерживал.
Сашка встал и лег животом на борт.
– Ты куда? – спросил он, когда лодка проходила мимо под бортом.
– За вещами.
Пароход пошел очень тихо. Острова расступились, и видны стали желтые горы за Амуром.
«Вот и поворот!» – подумал Илья, и отчаяние снова охватило его.
День был жаркий, словно не осенний.
«Домой так и тянет, так и рвет душу…»
Залязгали кандалы. Опять повели Тимоху. Заметно было, что Силин не боялся. «Тщедушный, малорослый Тимошка не боится, а я…»
– Так ты президент? – спросил Оломов, когда с Тимохи сияли кандалы и он уселся.
– Нет, этого не было, – кротко ответил Тимоха.
Его чистые глаза смотрели открыто и с оттенком ласковости, у Тимохи бывало иногда нежное выражение лица. Он по натуре был человеком добрым и мягким. Несколько редких рябин на лбу и щеках чуть поблескивали от едва проступавшего пота. Тимоха сидел, закинув нога на ногу и крестом сложив на колене освобожденные, но бессильные руки. Ему нравилось, что разговаривают с уважением, как с равным. Солдат приносил ему сегодня теплой воды и хорошего мыла, такое же продавалось на прииске. Тимоха помылся впервые с тех пор, как его арестовали. Все было бы хорошо, но его тревожило здоровье сына, его грыжа, и что теперь парню придется много работать, семья останется в бедности.
– Как же не было, – сказал Оломов, – когда мы знаем, что был у вас избран президент.
– Это в шутку так называли. Вот, примерно, Бердышова зовут Ванька-тигр. Не растет же на нем шерсть на самом деле, не в клетку же его сажать. У нас и слова этого никто не мог выговорить. Президент! А все говорили «презвидент»! Думали, что вроде хозяин на резиденции.
– А ты выговариваешь?
– Я – когда как.
– А знаешь, чье это слово?
– Взято с американского языка.
– Вот видишь! А ведь у них в Америке нет императора. У них власть выборная и во главе стоит президент.
– Скажи пожалуйста!
– Вот какие подлецы! – добавил Оломов.
– Да-а… Это… Прямо… А в газетах пишут, что, мол, президент.
– Да. Такие сообщения печатаются.
– Люди начитались, имя в диковину, давай смеяться. Высмеяли меня.
– Нет. Это подражание тому самоуправству, что было на Желтуге. Стремление выразить противозаконность.
– На Желтуге было много городских. Они на самом деле Голованова в президенты выбрали. У них в Благовещенске газету печатают.
– А для чего ты мыл? Какая цель?
