плакал, пока не выплакался и не почувствовал усталость.
В тот вечер они больше не говорили друг с другом. Только на следующий день Бастиан снова завел разговор о своём поиске.
— Ты знаешь, где мне искать Живую Воду?
— На границе Фантазии, — ответила матушка Аюола.
— Но у Фантазии нет границ, — сказал Бастиан.
— Границы есть, только они лежат не снаружи, а внутри. Там, где Девочка
Императрица черпает всю свою силу, но куда сама она не может проникнуть.
— И я должен найти туда дорогу? — с тревогой спросил Бастиан. — Разве ещё не поздно?
— Есть только одно желание, которое укажет туда дорогу: твоё последнее желание. Бастиан испугался.
— Матушка Аюола, за каждое моё желание, исполненное АУРИНОМ, я всегда что-нибудь забывал. И в этот раз будет так же?
Она медленно кивнула.
— Но я же ничего даже не замечу!
— А раньше ты разве что-нибудь замечал? Того, что ты забыл, ты больше знать не можешь.
— А что я забуду теперь?
— Я скажу тебе, когда придет время. А не то ты будешь за это держаться.
— Значит, я должен всё потерять?
— Ничто не теряется, — сказала она, — а всё преображается.
— Но тогда, — забеспокоился Бастиан, — мне, наверно, надо торопиться. Нельзя больше здесь оставаться.
Она погладила его по голове.
— Не думай об этом. Сколько пробудешь, столько и пробудешь. Когда проснется твоё последнее желание, ты об этом будешь знать… и я тоже.
С этого дня и правда что-то начало меняться, хотя сам Бастиан ничего не замечал. Волшебная сила Дома Превращений стала действовать. Но, как и все настоящие превращения, всё шло медленно и тихо — так, как растут растения.
Шли дни в Доме Превращений, а лето всё не кончалось. Бастиан продолжал радоваться жизни, позволяя матушке Аюоле баловать его, словно он был её ребенком. И плоды её казались ему такими же вкусными, как и вначале, но понемногу он утолил свой ненасытный голод. Поэтому и ел меньше. И она заметила это, но не проронила ни слова. Он чувствовал, что уже насытился даже её заботой и лаской. И по мере того как его потребность в этом убывала, в нём пробуждалось желание совсем иного рода, стремление, которого он до сих пор ещё никогда не испытывал, которое отличалось от всех его прежних желаний: стремление самому научиться любить. С удивлением и грустью он понял, что этого он не умеет. Но желание становилось всё сильнее и сильнее.
И вот однажды вечером, когда они снова сидели рядом друг с другом, он заговорил об этом с матушкой Аюолой. Выслушав его, она долгое время молчала. Её взгляд был устремлен на Бастиана, и выражение его было ему непонятно.
— Вот теперь ты нашел своё последнее желание, — сказала она. — Твоё Истинное Желание — это желание любить.
— Но почему я этого не могу, матушка Аюола?
— Ты сможешь, только когда напьешься Живой Воды, — ответила она.
— И тебе нельзя вернуться обратно в свой мир, не принеся этой Воды другим.
Бастианв смятении молчал.
— А ты? — спросил он. — Ты тоже пила Живую Воду?
— Нет, — ответила Аюола, — со мной тут немного по-другому. Мне только нужен кто-нибудь, кому я могу дарить то, чего у меня в избытке.
— Так, значит, это была не любовь?
Матушка Аюола на миг задумалась, а потом ответила:
— Это было то, чего ты себе пожелал.
— Значит, создания Фантазии тоже не могут любить — как я? — спросил он робко.
— Говорят, — тихо ответила она, — есть создания Фантазии — их немного, — которые могут пить Живую Воду. Только никто не знает, кто они. И есть предсказание, хотя мы и редко о нём говорим, что однажды, в далеком будущем, настанет время, когда люди станут приносить любовь и в Фантазию. Тогда оба мира сольются в один. Но что это значит, я не знаю.
— Матушка Аюола, — проговорил Бастиан так же тихо, — ты обещала, что, когда придет время, скажешь мне, что я должен был забыть, чтобы найти моё последнее желание. Теперь это время пришло?
Она кивнула.
— Ты должен был забыть отца и мать. Теперь у тебя больше нет ничего, кроме твоего имени.
Бастиан задумался.
— Отца и мать? — повторил он медленно.
Но слова эти больше ничего для него не значили. Он не мог их вспомнить.
— Что же мне теперь делать? — спросил он.
— Ты должен меня покинуть, — ответила она, — твоё время в Доме Превращений уже прошло.
— А как же я найду дорогу?
— Тебя поведет твоё последнее желание. Не теряй его!
— Мне прямо сейчас уходить?
— Нет, уже поздно. Завтра утром, на рассвете. У тебя осталась ещё одна ночь в Доме Превращений. А теперь пойдем спать.
Бастиан встал и подошел к ней. Только сейчас, когда он к ней приблизился, он заметил в сумерках, что все её цветы увяли.
— Не печалься об этом! — сказала она. — И завтра утром тоже не огорчайся. Иди своим путем! Тут всё хорошо и правильно. Спокойной ночи, хороший мой мальчик.
— Спокойной ночи, матушка Аюола, — пробормотал Бастиан.
Потом он поднялся в свою комнату.
Спустившись вниз на следующий день, он увидел, что матушка Аюола всё ещё сидит на том же месте. Все её листья, цветы и плоды опали. Она закрыла глаза и была похожа на засохшее черное дерево. Долго стоял перед ней Бастиан и глядел на неё. И вдруг распахнулась дверь наружу.
Прежде чем выйти, он ещё раз обернулся назад и сказал, сам не зная кому — матушке Аюоле ли, дому или им обоим:
— Спасибо, спасибо за всё!
И вышел в открытую дверь. На дворе за эту ночь наступила зима. Снег лежал по колено, а от цветущих зарослей роз остались лишь черные колючки. Было безветренно, очень холодно и очень тихо.
Бастиан хотел вернуться в дом, чтобы взять свой плащ, но двери и окна исчезли. Дом закрылся со всех сторон. Поеживаясь от холода, Бастиан пустился в путь.
XXV. Рудник Картин
Йор, Слепой Рудокоп, стоял у двери своей хижины и вслушивался в даль окружавшей его снежной равнины. Тишина была такой глубокой, что его тонкий слух уловил скрип снега под шагами путника, хотя тот был ещё очень далеко. Но шаги приближались к хижине.
Йор был высоким, пожилым мужчиной, но на лице его не было ни бороды, ни морщин. Всё на нём — его одежда, его лицо, его волосы — было серым, как камень. Когда он стоял так неподвижно, то казался высеченным из большого куска лавы. Лишь его слепые глаза были тёмными и мерцали в глубине, будто от
