— Почему же ты сразу мне не открылся?
— Да пытался уж, пытался, — проворчал Якоб. — Я тебе всю доррогу подмигивал.
— Ах, да! — вскричал Маурицио. — Но тебе следовало бы сказать мне обо всём вслух.
— Чтобы твой шеф всё слышал?
— Мой маэстро и без того всё знает.
— Что?! — подскочил ворон. — Дознался?!
— Нет, — сказал Маурицио. — Это я поведал ему всю правду.
Ворон так и разинул клюв.
— Меня это прросто роняет с ветки! Повторри ещё раз!
— Я обязан был так поступить, — объяснил Маурицио. — Я долго наблюдал за ним и пришёл к выводу, что он достоин доверия. Всё это время он обращался со мной как с настоящим принцем.
Якоб глядел на Маурицио во все глаза.
— Это кррах!
— Ты вообще ничего не знаешь о моём маэстро, — оскорблённо замяукал кот.
— Раскрой глаза! — прохрипел Якоб. — Как ты полагаешь, что ЭТО ТАКОЕ?
Он протянул крыло, указывая на полки.
— Это? Лечебница, — ответил Маурицио. — Маэстро пытается лечить несчастных гномов и эльфов.
Якоб Кракель всё больше выходил из себя.
— Тюряга — вот что это такое! Пыточная камера! А твой драгоценный маэстро на самом деле — самое отвратительное существо, какое только топчет белый свет! Отравить воду, наслать хвори на людей и животных, уничтожить леса и поля — вот в чём он великий мастер, твой маэстро, а больше — ни в чём!
От возмущения Маурицио задохнулся.
— Это… это… немедленно возьми назад… ты, клеветник… иначе… иначе!.. — Он весь так и распушился и выпустил когти.
— А мне по баррабану! — закаркал Якоб. — Я говорю то, что думаю, с тех пор, как у меня вырос клюв, понял ты, блохастый кошачий барон!..
И тут совершенно внезапно кот и ворон превратились в клубок из шерсти и перьев, который принялся кататься по полу туда-сюда. Противники сцепились так, что только клочья летали.
— Сдавайся, — выкрикнул Маурицио, — иначе ты — труп!
— Сам сперва сдавайся, — прохрипел Якоб, — не то откушу тебе хвост!
Они разом выпустили друг друга и, задыхаясь, уселись один против другого.
Со слезами на глазах пытался маленький кот распрямить свой хвостик. Увы! Теперь этот бедный хвост превратился в обмусоленный зигзаг. А ворон созерцал разбросанные по полу чёрные перья, которые он никак не считал для себя лишними.
Тут оба почувствовали, что готовы пойти на мировую.
— Знаешь ли, — мяукнул Маурицио, — я просто не могу поверить тому, что ты говорил… Возможно ли, чтобы человек сумел по достоинству оценить меня — великого деятеля кошачьих искусств — и в то же время оказаться сущим негодяем? Такого не может быть!
— Ещё как может, к сожалению, — ответил Якоб. — Уж поверь мне. Моя мадама, Тиранья, тоже пыталась меня приручить. Но не таков я, чтобы даться. Я не приручаюсь. Я многое про неё разнюхал. И про твоего милейшего маэстру — тоже…
— Моя мадама — деньговедьма. Понял?
— Нет, — сказал Маурицио. — Что такое деньговедьма?
— Сам не знаю, — сознался Якоб. — Она как-то там колдует над деньгами. Делает что-то такое, отчего они сами собой появляются. У таких, как твой маэстро и моя мадама, деньги — самое гадкое колдовское зелье. Поэтому мы, звери и птицы, до сих пор не добрались до корня всех зол, — ведь у нас ничего подобного не встретишь.
— Если ты всё знал, — спросил кот плаксивым голосом, — то почему не доложил об этом Совету?
— Так я на тебя рассчитывал, — ответил Якоб Кракель мрачно. — Я-то давно в курсе, что у Шуткозлобера работает один из наших агентов. Ну вот, я и думал, что вдвоём мы быстренько обмозгуем дельце, нароем доказательств. Особенно нынче вечером.
— А что такого особенного должно произойти сегодня вечером? — осведомился Маурицио.
Тут ворон испустил долгое, крайне немузыкальное карканье. От этого зловещего звука маленького кота пробрало до костей.
— Прости, — тихо проговорил Якоб, — у нас, ворон, так принято перед бедой. Потому что мы предчувствуем такие вещи. Я вот ещё не знаю, что эти двое затевают, но готов спорить на последние перья — нас ждёт отвратительное людство.
— Отвратительное — что?
— Людство. Не говорить же «свинство». Поэтому-то я и мчался сквозь ночь и ураган. Моя мадама про это ничего не знает. Только на тебя я и надеялся. А ты взял и разболтал всё маэстре, так что теперь дело наше — трруба.
Маурицио растерянно глядел на ворона.
— Всё-таки мне кажется, ты привык видеть жизнь в чёрном свете. Ты — пессимист.
— Именно поэтому я всегда прав.
Маленький кот придал своей мордочке упрямое выражение.
— Ладно. На что спорим?
— Если ты прав — я глотаю ржавый гвоздь, если я прав — ты. Идёт?
Голос котишки немного дрожал, когда он лихо ответил:
— Идёт!
Якоб Кракель принялся оглядывать лабораторию.
— Ищешь ржавый гвоздь? — спросил Маурицио.
— Нет, — ответил ворон, — подходящее укрытие для нас обоих. Нужно будет подслушать, о чём станут разговаривать господа.
Они стояли в тёмном углу перед большой жестяной бочкой с открытой крышкой. На крышке было написано: «СПЕЦМУСОР».
— Читать умеешь? — осведомился Якоб.
Маурицио не смог побороть искушения порисоваться перед вороном.
— Там написано «ОТХОДЫ С КУХНИ»… или… ах, нет… Там вроде бы написано «ГОРЮЧИЕ ВЕЩЕСТВА»…
В этот самый миг из камина донёсся звук, похожий на завывание пожарной сирены.
— Моя мадама пожаловала, — зашептал Якоб. — Ну, полезли в бочку!
Из трубы посыпался настоящий град золотых монет, затем послышалось увесистое бубумс, горшок с эликсиром номер 92 опрокинулся. Посреди угасающего пламени восседала Тиранья Кровопийца собственной персоной.
Тиранья Кровопийца была сравнительно небольшого роста, однако обладала чудовищной толщиной. Ширина «мадамы» в точности соответствовала её высоте. Гардеробчик Тираньи представлял собою сернисто-жёлтое вечернее платье с поперечными чёрными полосками. Вся она с головы до ног, вдоль и поперёк, была обвешана драгоценностями. Голову ведьмы венчала шляпа размером с колесо грузовика. С полей шляпы свисали сотни золотых монет. Вместо сумочки она держала под мышкой небольшой несгораемый пуленепробиваемый сейф с цифровым замком.
Тиранья выбралась из камина и огляделась по сторонам.
— Эге-ге-гей! — крикнула она. — Кто-нибудь до-о-ома-а? Эй-эй! Буби!
Ответа не последовало.
Тиранья бросилась к столу и принялась рыться среди бумаг. Но как следует разойтись не успела,
