чувство собственного достоинства, чести, порядочности. Особенно нужно готовить хороших ребят к поступлению в военные училища: война не один раз доказывала — если в части хорошие офицеры, там меньше потерь, там меньше страдают солдаты. А современная армия, наверное, потребует не только высоких моральных качеств, но и огромных знаний. Надежды на то, что в этих благородных замыслах школа станет союзником, рассеялись после двух-трех встреч с Васько. Рассчитывать можно только на самих ребят: если пробудить в них интерес к военной службе, то можно достичь многого. Почему-то вспомнилась Тоня Магарова: жаль, что не мальчишка, вот был бы офицер! Девчонка, а волевая, смелая, принципиальная, и главное — уже мыслит самостоятельно. А пошла бы она на военную службу? Да, надо будет поинтересоваться у Ростовского: есть ли какие-нибудь военные училища для женщин?
Незаметно для него самого объем работы увеличивался, с каждым днем на него наваливались все новые и новые заботы. Однажды Андрей почувствовал, что не успевает делать то, что задумал раньше. Время шло, а он так и не поговорил с Проновой, с Латовым тоже еще не договорено до конца. Матрос хоть и притих после похода к конторе колхоза, но все равно пьет ежедневно. И у Потурнака-старшего не побывал, хоть намерение такое есть уже давно.
В один из августовских дней к нему в сельсовет пришел Добрыня с высоким, чернявым, аккуратно одетым, гладко причесанным, держащимся подчеркнуто официально мужчиной лет сорока. Добрыня объяснил, что бюро райкома приняло постановление о создании при Булатовском сельском Совете первичной парторганизации и что необходимо сегодня же провести организационное партийное собрание.
— Вас тут насчитывается пять членов партии — Пастушенко, фельдшерица Куница, председатель сельпо да еще шофер школы Лысков, — объяснил Добрыня Оленичу, не совсем понимающему, почему все это обращено к нему. — Да, вот у вас будет присутствовать представитель райкома партии.
Оленич смотрел на странного человека и недоумевал: почему он такой надутый, как индюк? Лицо словно маска, ни один мускул не дрогнет, даже глаза кажутся неживыми…
Партийное собрание было коротким. Только собрались все вызванные члены партии, Добрыня сразу объяснил причину и открыл собрание. Решение бюро райкома партии о создании первичной парторганизации при Булатовском сельском Совете уже было принято, и теперь осталось только провести организационное собрание. Значит, Магаров отгораживает сельсовет, а с ним и ветеранов войны, в том числе и инвалидов, от колхоза. «Но этот номер не пройдет! — подумал Оленич. — Ветераны войны и инвалиды — члены колхоза».
Но для Оленича было неожиданностью, когда Добрыня вдруг сказал:
— На секретаря первичной мы рекомендуем коммуниста Оленича. Стаж у него большой, опыт партийной работы имеет.
Андрей не стал отказываться: как бы это выглядело? То сам просил партийных поручений, а тут вдруг отказывается! Но и неожиданность эта ему не очень нравилась. Но еще больше его встревожило выступление инструктора райкома партии Блажкевича. Голос у него мягкий, вроде вкрадчивый, но в то же время сухой и бесцветный. В нем слышалось бесконечное равнодушие. А речь вся была пересыпана такими словами, точно он не выступает, а читает протокол:
— Поскольку я курирую партийную организацию колхоза «Верный путь», то буду опекать и сельсоветовскую первичную. В свете уставных требований и задач партийного строительства на данном историческом этапе необходимо поднять партийную работу среди сельского населения на новую ступень, доходить до каждого человека, но не забывать и про глобальные проблемы строительства развернутого социализма. Вы должны проводить свою работу, исходя из кардинальных задач, стоят: перед колхозом и сельсоветом. И на данном организационном этапе, который должен длиться оптимально краткий срок, секретаре парторганизации и коммунисты сельсовета должны достичь эффективности в идеологической и организаторской работе среди населения Булатовки.
Эта итоговая речь инструктора райкома партии просто вывела Оленича из себя: что же это такое?! Возможно ли, чтобы в современном райкоме партии работали такие чиновники? И тут же сам себя спросил: а может, «на гражданке» так и заведено говорить? Обо всем и ни о чем? Может, он, Оленич, привык к армейской краткости, точности и конкретности, и слышать такие пустозвонные речи ему в диковинку?
— Должен я признаться, что, может, вы ошиблись, избрав меня секретарем первичной, но все же постараюсь, чтобы парторганизация росла, стала помощницей сельскому Совету и депутатам. И чтобы каждый из нас лучше работал на своем месте. Вот и я постараюсь повысить к себе требования: навести порядок в военно-учетном столе, заниматься повышением мобилизационной готовности нашего села и колхоза, заниматься воспитанием молодежи, которой предстоит служба в армии.
После собрания и Добрыня, и Пастушенко, и Блажкевич поздравили Оленича и ушли в кабинет председателя, ушли и остальные члены партии, осталась только Софья Константиновна Куница, единственный медик на селе, сегодня избранная заместителем секретаря парторганизации. Она уже старенькая, и у нее пенсионный возраст. Но что ей делать на пенсии? И она продолжает работать. Вся она белая-белая, даже полное лицо кажется бескровным и стерильно чистым, и лишь на щеках чуть-чуть розовеют прожилки, как будто бы она никогда не видела солнца. Невысокая, располневшая, хотя и подвижная, она смотрела на него сердобольно и сочувственно.
— Рада с вами познакомиться, Андрей Петрович. Мы ведь соседи с вами — нас разделяет речушка. А почему вы ни разу не зашли в амбулаторию? Вам ничего не нужно?
Оленич смущенно и растроганно посмотрел на Куницу:
— Извините, мне бы, конечно, следовало в первую очередь к вам заглянуть. Но, видно, еще не припекло. Хотя я и под контролем военного госпиталя, но он далеко, а вы — рядышком. Значит, это ваш домик стоит на пригорке по ту сторону яра?
— Заметили мой теремок? — просияла старушка. — Вот и хорошо. Нам непременно надо поговорить!
И вдруг догадка! Словно ослепительная вспышка молнии осветила его разум:
— Есть еще одно, что я хотел бы выяснить. Может, вы хоть немного расскажете о смерти Чибисовых — Марии и дочери ее Оксаны?
Ласковое лицо Куницы посуровело, глаза погрустнели. Знала она и тяжко ей вспоминать об этом — догадался Андрей. Она вздохнула:
— Часто вспоминали их… Вот, понимаете, я много видела смертей, мученических, трагических. Много видела крови. Была не раз свидетельницей великого мужества людей. Но смерть Марии и Оксаны у меня всегда в памяти, всегда перед глазами. С этим трудно жить. Я думаю, что Федосу легче, нежели мне: он не видел, как они умирали, а я видела. Понимаете? После того рассвета я даже пыталась переехать на другую квартиру, — но было еще хуже. Почему? Да потому, что я здесь была рядом с ними и как будто бы переживала все вместе с ними, как бы облегчала их муки… Знаете, Андрей Петрович, есть что-то очистительное в том, что живешь рядом с тем местом, где погасли две светлые души. Вроде бы как вот стоишь перед Христовым распятием. Нет, нет, я не верующая, я самый что ни на есть безбожный коммунист! Но в каждом человеке есть, во всяком случае должно быть, что-то выше его забот, верований, чувствований, убеждений — нечто высокое и святое.
— Расскажите мне о том новогоднем рассвете.
— В двух словах не скажешь… Тут надо целую летопись составить. Дело в том, что Оксана и Боря были влюблены еще с юных лет. Я приехала сюда, их уже считали женихом и невестой. Когда я их увидела, то подумала: такие люди только в сказках да в романах бывают. Глаз не отвести! Оксана мне казалась царевной, какой свет не видел. Василиса Прекрасная! Сколько хлопцев приставало к ней, сколько драк было! Но при виде Бориса все отступали. Ни один не осмелился соперничать с ним. Парень был орлиной породы. И все его любили. Никогда никто не видел его злым, несправедливым, драчливым. Он просто был сильным — и физически, и духовно. И только один человек дерзнул пересилить Бориса: заготовитель кожсырья Крыж. Он появился в Булатовке за год до войны, сразу же, как говорится, положил глаз на Оксану, стал навязываться ей в ухажеры. Диковатый увалень, крупный телом, почти как Боря, заготовитель посматривал на всех снисходительно, чувствуя себя вольготно, словно все у него в долгу. Булатовцы были убеждены, что стукнутся лбами Борис и Феноген. Но Латова призвали служить на флот. Крыж продолжал появляться в селе, все настойчивей преследовал Оксану. Иногда он оставался и на ночь в Булатовке, засиживаясь на гулянках и вечерницах. Досыпать вваливался к Евдокии, сестре, но она убегала из дому и тайком приходила
