гербовой принадлежности. Согласно этим докладам картина получалась странная.
Семь сотен легкой пехоты и кавалерии, готовые по первому приказу перейти рабирийскую границу – и все под вассальными стягами Гайарда и Пуантена, под началом гайардских же командиров. Ни одного воина из непобедимых легионов короны, ни одного военачальника, присланного из столицы, никаких тарантийских чиновников, призванных осуществлять надзор. Можно бы предположить, что Трон Льва счел бессмысленным перегонять войска через полстраны, обойдясь теми, что нашлись поблизости, однако… Создавалось полное впечатление, что Гайард ведет некую собственную игру, не считая нужным согласовывать действия с королевской властью. Оно конечно, ди Норонья сообщал, что наследный принц вместе с Просперо Пуантенцем, если верить слухам, затерялись где-то в Рабирах; король Конан с семейством находится в Пограничье, а вести в эту глушь доходят нескоро… Но рано или поздно дойдут, и вот тогда действия киммерийца предсказать невозможно.
То, что Конан не останется безучастным зрителем, сомнению не подлежало: Забытые Леса поглотили его сына.
В последующие дни положение осложнилось – предсказанное вооруженное сопротивление дало знать о себе. Несколько зингарских отрядов сгинули бесследно, но то было еще не худшее из зол. Иные полусотни возвращались в лагерь прореженными на две трети, волоча с собой раненых. Понятно, что такое зрелище отнюдь не способствовало бодрости воинского духа. Бывало и так, что к лесному хутору, где уже вполне мирно квартировали зингарцы, прорывался, не разбирая дороги, какой-нибудь счастливчик в изодранной форменной куртке и с шалыми от страха глазами, чудесно спасшийся один из всей полусотни – чтобы, оказавшись в безопасности среди своих, сеять панику рассказами о «волчьих ямах» с острыми кольями на дне и невидимых стрелках, не ведающих промаха. Зингарская армия стала похожа на медведя, сунувшего лапу в гнездо шершней. «Шершни» – рабирийское ополчение – жалили со всех сторон, оставаясь неуловимыми; могучий неповоротливый «медведь» ломился вперед, помаленьку стервенея. Среди военной верхушки зазвучали требования «вырезать в Холмах все, что шевелится, а остальное на всякий случай поджечь».
Однако воинственные кличи жаждущих боя штабных стратегов быстро поутихли, едва разнесся слух о прибывшей из столицы группе чиновников с высочайшими полномочиями. В числе тех, кого Чабела прислала на сей раз, были как блестящие дипломаты, разодетые в шелка, золото и драгоценный муар, так и молчаливые деловитые люди из тайной службы. И если первым работа сыскалась не сразу, то уж зингарская Тихая Пристань – ведомство, духовно родственное аквилонской Латеране или немедийскому Вертрауэну – взялась за дело более чем рьяно.
В Зингаре не без оснований полагали, что лучшие годы Латераны и Вертрауэна уже миновали, и пора бы им уступить место более молодым, предприимчивым и настойчивым собратьям. Чем сделалась Латерана после ухода в отставку ее бессменного вожака, барона Гленнора? Всего лишь захудалым коллегиумом, одним из многих в Тарантии. А Вертрауэн? Там, конечно, еще попадаются светлые головы, но что они могут без поддержки, силы и знаний Семейства Эрде? Семейства же более не существует. Несравненная герцогиня Эрде после Битвы Драконов и гибели ее детей тихо исчезла со светских и политических горизонтов. Великий канцлер Эрде пока еще никуда не делся из Бельверусского замка, но не за горами день, когда он тоже запросится на покой…
Оттого Тихая Пристань, возглавляемая его графской светлостью Эрмандом ди Нороньей, всеми силами старалась приблизить то счастливое время, когда ей удастся встать наравне со своими знаменитыми предшественницами. Потрясающие события в Рабирах – как раз подходящий случай, чтобы проверить в деле новых служащих, заставить встряхнуться старых и утереть нос конкурентам. Никто не сомневался, что среди доблестных зингарских вояк наверняка затесались соглядатаи Аквилонии, Трона Дракона или Аргоса, но, раз невозможно от них отделаться, пусть себе вынюхивают и составляют отчеты для своих хозяев. Настоящая добыча все равно перейдет к Золотой Башне – имеется, кому за этим приглядеть.
Глава Тихой Пристани лично отправился в поездку по Рабирам, не рискнув переложить этот тяжкий груз на плечи доверенных помощников.
Первая личная беседа руководителя тайной службы с Ее величеством состоялась в начале Второй летней луны. Беседа сия надолго сделала ди Норонью грустным. Чабела была настроена весьма бесповоротно: Забытые Леса не должны оставаться ничейным владением, им самое прямое и законное место под сенью Золотой Башни. Лучше всего, конечно, чтобы они совершили этот переход не по принуждению, а добровольно, однако если другого выхода не останется… «Что вы говорите, месьор Норонья? Рабирийский князь? А кто это такой? Впервые слышу… и более слышать не желаю… И плевать на возможное возмущение соседей! Аргосский владыка может себя в зад укусить от негодования – тягаться за рабирийское наследство у Мессантии руки коротки. С Тарантией сложнее, но, с другой стороны, какие права у Аквилонии в Рабирах – никаких, если вдуматься… Ах да, наследник Трона Льва и Пуантенский Леопард, потерявшиеся, если верить вашим лазутчикам, где-то по ту сторону Алиманы… Совершенно верно, киммериец этого просто так не оставит, уж я-то его знаю, ввяжется в поиски самолично… Знаете, месьор Норонья, вы просто обязаны разыскать их первым! Мне, право, будет чрезвычайно лестно помочь в столь щекотливом деле моему давнему другу, королю Конану Канах… Если же выяснится, что эта буйная парочка вляпалась в неприятности и не в силах самостоятельно с ними справиться, так это просто подарок богов какой-то! Весьма полезно, если будущий правитель Аквилонии и его ближайший вассал окажутся немножко обязанными Золотой Башне… Что? Может оказаться сложным? А вот это уже ваши сложности, дорогой мой Норонья, ваши, а не мои! но если что – ответите головой, вам ясно?!»
Последнее, недоговоренное пожелание королевы ди Норонья уловил без труда: «Вместе с потерявшимся мальчишкой и Пуантенцем хоть из-под земли достаньте Рейе да Кадену, возьмите за шиворот и доставьте на положенное ему место – в Кордаву!..»
Легко сказать – трудно сделать. Глава тайной службы порой начинал думать, что любовь – а зингарскую владычицу и рабирийца связывало нечто большее, чем мимолетное влечение – изрядно оглупляет. Ну как, скажите на милость, обнаружить в гульских лесах человека, не желающего быть найденным, да и вообще, как хотя бы в эти леса проникнуть до срока? С тех пор, как да Кадена и Хасти Одноглазый сломя голову умчались в Забытый Край, от них ни слуху, ни духу – разве что единственное сумбурное послание, отправленное на имя королевы в 21 день Первой летней луны из захолустного городка Алькалад. Ди Норонья сумел краем глаза заглянуть в этот листок с наспех выведенными строчками и остался в искреннем недоумении: текст походил на творение человека, пребывавшего в легком помрачении рассудка.
С наследником Трона Льва и правителем Пуантена выходило еще занятнее. Собственно, не имея никакой связи со своим человеком в Токлау (была в коллекции у всезнающего Нороньи и такая жемчужина – ни одна иная тайная служба не могла бы похвастать источником в самих Забытых Лесах), он не мог даже с уверенностью судить, живы ли еще оба или их кости давно растащило лесное зверье. Вся обширнейшая паутина соглядатаев, сотканная за многие годы и исправно снабжавшая Эрманда ди Норонью свежими слухами и чужими тайнами, здесь оказывалась совершенно бессильна. Посему в течение трех седмиц, пока три державы копили силы, а Рабиры затаились в безвестности за темной завесой, глава Тихой Пристани пребывал на зыбкой грани между надеждой и отчаянием. Впрочем, в таком же состоянии духа в то время находилось великое множество людей и иных существ, связанных незримыми нитями Предназначения с судьбой Забытых Лесов.
Когда в один прекрасный день Стена Мрака рухнула, это событие отнюдь не стало для Зингары неожиданностью. Лучшего конфидента, нежели тот, что сидел в Орволане, изобрести было сложно – соглядатай Нороньи содержал в замке вольеры с почтовыми птицами. Соответственно, вся срочная переписка становилась для ди Нороньи прозрачной едва ли не раньше, чем поступала на стол самой леди Адалаис. Однако полнейшим сюрпризом стало содержание депеши, полученной из Орволана с почтовым соколом в первую же ночь после падения колдовской завесы, по прочтении каковой обыкновенно чрезвычайно скупой на проявления чувств Норонья едва не впал в буйное помешательство. Было отчего рехнуться: верный конфидент сообщал, во-первых, что Просперо Пуантенец и Рейенир Морадо да Кадена находятся в полном здравии за стенами форта Токлау – добрая, добрая весть! – но, во-вторых, в Орволане внезапно объявился не кто-нибудь, а сам король Конан (притом инкогнито, да еще с баронетой диа Монброн
