когда начинаю получать от тебя записки, адресованные Иуде.
— Я не посылал этих записок.
— Черта с два не посылал. Мы нашли в твоем доме журнал «Санди таймс» с вырезанными буквами. Эти буквы точно соответствуют тем, что находятся на бандероли с монетами, которые ты мне прислал.
«Не говорить о письме Эрику, — думает Ред. — Вести себя так, будто и не получал его. Не подрывай свое дело признанием в том, что ты сам уничтожил жизненно важную улику».
— Я не знаю, о чем идет речь. Никаких записок и никаких монет я тебе не посылал.
Ред продолжает:
— А еще имеется письмо, адресованное тебе от Церкви Нового Тысячелетия, датированное двенадцатым февраля девяносто восьмого года.
— Я уже говорил тебе. Я не получал никакого письма. Я не знаю даже, что это за Церковь Нового Тысячелетия.
— Ты, черт возьми, прекрасно знаешь, о чем идет речь. Это сборище козлиных придурков, во главе которых стоит тип по имени Израэль: тот самый, который и написал тебе это письмо, — он все время вещает о седьмой печати и о Втором пришествии. Вдобавок твердит, что его паства — это его апостолы. В общем, самое подходящее место для того, кто воображает себя Мессией, не так ли?
— Я никогда там не был. Никогда о них не слышал. Я не знаю, каких еще признаний ты от меня добиваешься.
— А как насчет орудий убийств, которые мы нашли в шкафу у тебя под лестницей?
— Не мои.
— Ни одно?
— Нет.
— Деревянный шест?
— Нет.
— Меч?
— Нет.
— Нож? Мачете? Пила? Бейсбольная бита? Копье?
Ред уже почти кричит. Он пытается держать себя в руках.
— Нет, нет и нет.
— Значит, они просто появились там, да?
— Я сказал тебе. Они не мои.
— Дункан, поставь себя на мое место: если бы ты находился по эту сторону стола, поверил бы ты человеку, который рассказал бы тебе все то, что рассказал мне ты? Ты не предоставил мне даже подобия алиби, ни на одну из ночей, в которые происходили убийства. Единственные возможные алиби, которые у тебя есть, — это те выходные, которые ты проводил с Сэмом. Однако единственное убийство, которое произошло между шестью вечера в пятницу и шестью часами вечера воскресенья — тот период, когда ты каждый месяц встречаешься с Сэмом, — было убийством Джеймса Бакстона. И как раз в те выходные ты не забирал Сэма у Хелен.
— Ред, половина этих убийств была совершена в субботние ночи…
— Нет. Они были совершены — ты совершил их — на рассвете утра понедельника. Так что и в те выходные, когда ты действительно брал Сэма, в твоем распоряжении, после того как ты отвозил его к дому Хелен, оставалось более шести часов. Вполне достаточно для убийства.
— Я…
— Нет. Послушай меня. В твоем доме мы нашли орудия семи убийств. Мы нашли бесспорное доказательство того, что ты приобрел серебряные ложки. Мы нашли письмо, свидетельствующее о твоем участии в религиозном культе, идеология лидера которого согласуется со складом ума человека, совершившего все эти убийства. Бах! Бах! Бах! Три выстрела, и все в яблочко! Три основных пункта, которые невозможно опровергнуть. Ты участвовал в расследовании, Дункан. Ты знал, как, о чем и когда мы думаем. Ты мог выходить сухим из воды, потому что был вне подозрений. Вот почему ты утратил бдительность. И оставил орудия убийств у себя дома, вместо того чтобы избавиться о них, — хотя сдается мне, ты, наверное, хотел сохранить их как воспоминания о своей виртуозной работе. И за весь наш разговор ты не привел ни одного довода, хоть как-то свидетельствующего в твою пользу, не говоря уже о конкретных доказательствах невиновности. Ты абсолютно подходишь на роль этого подозреваемого, Дункан. И это не говоря уже о моих чувствах, связанных с тем, что ты сделал с моей жизнью и моим браком. Я бы с радостью увидел, как ты гниешь в аду за это, самое меньшее.
— Ред, я знаю, что тебе хочется заполучить свою жертву — особенно чтобы ею был я, — но я этого не делал. Ты говоришь, что нашел все эти вещи в моем доме. Но где же языки? Где скальпель? Где последняя серебряная ложка?
— Это ты мне расскажешь. Ты единственный, кто знает.
— Их нет у меня дома, потому что Серебряному Языку они еще нужны. А я не Серебряный Язык.
— Единственная причина, по которой ты прячешь эти вещицы, заключается в том, что ты еще лелеешь надежду добраться до меня. Но ни черта у тебя не выйдет.
Ред вдруг чувствует, что с него хватит. Он встает.
— Дункан Уоррен, я намерен рекомендовать прокурору предъявить тебе обвинение по десяти эпизодам убийств и избрать в качестве меры пресечения до суда содержание под стражей.
И Ред делает то, что ему ни разу не удалось с братом Эриком: выходит из комнаты, не оглянувшись.
Часть третья
Я знаю правду и знаю, о чем ты думаешь.
116
Скотланд-Ярд снова лихорадит. За последние два месяца в Лондоне были найдены три убитые и искромсанные проститутки, и пресса буквально зашлась возбуждением от перспективы появления нового Джека Потрошителя.
В половине девятого Ред заканчивает рабочий день. Он идет по коридору и заходит в кабинет Джеза.
— Хочешь пива?
Джез просматривает фотографии самой последней жертвы убийцы проституток. Зрелище впечатляющее.
— Угу. Пожалуй, пиво мне сейчас вовсе не помешает.
Они идут в паб за углом и, взяв две пинты светлого, устраиваются за столиком.
— Придумал что-нибудь славное, как получше провести выходные на Пасху? — спрашивает Джез.
— Мы со Сьюзен решили погостить у друзей в Нью-Форесте. Она уже уехала туда. Я сказал ей, что подъеду завтра. Хоть на пару дней уберусь подальше от нашего приятеля, потрошителя шлюх.
— Она как настроена, нормально?
— Да. Во всяком случае, я так думаю. Она здорово успокоилась, после того как Дункана арестовали и вся эта история закончилась. Не то чтобы все сразу встало на свои места — нам потребовалась неделя,
