На следующее утро все общенациональные газеты страны помещают отчет об этом событии на первой странице. «Гардиан» разражается гневной передовицей относительно права граждан на информацию, но единственным, кому удалось запечатлеть Реда на пленку в самый интересный момент, оказывается фотограф «Индепендент». Этот снимок занимает весь разворот первой страницы и по производимому им ошеломляющему впечатлению вполне может соперничать со знаменитой фотографией силуэта полицейского снайпера, засевшего на крыше здания, где проходила конференция Консервативной партии, появившейся на самой первой странице еще в восьмидесятых.
Свирепый оскал человека с обнаженной душой.
Пембриджа, естественно, отпустили, и, хотя его предупредили, что вполне могли бы впаять ему обвинение в нарушении общественного порядка, Ред понимает, что комиссар лично распорядился освободить журналиста и не шить ему никаких дел. Какого бы ни был Ред мнения об этом борзописце, ему хватает ума понять, что освободить того было необходимо, чтобы не усложнять и без того непростую ситуацию.
Но какой бы шум ни поднялся вокруг пресс-конференции, Реда куда больше интересует другое. Взяв тот самый, воскресный номер «Ньюс оф зе уорлд», он заново просматривает материал об «убийце апостолов», поданный в рубрике «Мировая сенсация», выясняет, что его автором является некий Роджер Паркин, находит редакционную страницу с фотографиями и контактными телефонами ведущих сотрудников и набирает номер.
— Международные новости, — отвечают на том конце провода.
— Роджера Паркина, пожалуйста.
Следует краткая пауза, заполненная звуками переключения.
— Паркин.
— Мистер Паркин, это старший полицейский офицер Меткаф из Скотланд-Ярда.
— Здравствуйте, — звучит осторожный ответ.
Паркин, разумеется, знает, кто такой Ред. Он почти наверняка присутствовал на вчерашней конференции. А хоть бы и нет, наверняка в курсе того, что там произошло.
— Я с интересом прочел вашу статью в воскресенье, — говорит Ред.
— Не сомневаюсь.
— По моему мнению, публикация хорошая. Основательная. Вдумчивая. Но есть несколько вопросов, которые мне хотелось бы с вами уточнить. Кроме того, у меня имеется дополнительная информация; полагаю, она вас заинтересует. Вы не против, если мы все это обсудим?
— Конечно. Можем мы сделать это по телефону?
— Собственно говоря, я бы хотел показать вам кое-какие документы. Было бы лучше, если бы вы подъехали сюда, в Скотланд-Ярд.
— Хорошо. Когда вам удобно?
— В любое время. Чем скорее, тем лучше. Вообще-то я хотел связаться с вами еще вчера, но не учел, что в воскресной газете график работы не такой, как у всех.
— Сейчас посмотрю.
В трубке слышен шелест бумаг и тихое хмыканье Паркина. Все ясно, пытается сделать вид, будто у него и других дел по горло. Ничуть не менее интересных. Можно подумать, будто у него в плане интервью с Элвисом Пресли, которого застукали шарящим по полкам в местном супермаркете. Малый просто не хочет показать свою заинтересованность.
— У меня запланирован ленч с одним человеком, но я могу отменить эту встречу. Час дня вас устроит?
— До встречи в час.
— Хорошо. До встречи.
Ред вешает трубку и улыбается.
Крючок, леска, грузило.
65
Во плоти Роджер Паркин оказывается еще более лысым и круглощеким, чем на фото с редакционной страницы. Ред, сжимающий в руках оранжевую картонную папку, встречает его на вахте и предлагает побеседовать наверху, в кабинете. Там им никто не помешает.
В лифте они обмениваются не относящимися к делу фразами.
— Не очень-то вы похожи на ваше фото, — замечает Ред.
— Да уж, — смеется Паркин, — тот снимок был сделан пять лет — и целую макушку волос — назад. Журналистское тщеславие. Мой случай не самый выдающийся. Случись вам увидеть некоторых из наших, вы бы поняли, что порой и Квазимодо может выглядеть как Роберт Редфорд.
Ред заводит репортера в комнату для допросов. Они садятся по обе стороны стола — Паркин занимает место ближе к двери. Ред кладет папку на стол. Паркин кивает на нее.
— Это те самые документы?
— Да. Мы их просмотрим за секунду. Но сперва я бы хотел быстренько задать вам пару вопросов.
Паркин прищуривается.
— Валяйте.
— Как вы вышли на эту историю?
— Будет вам, инспектор. Сами же понимаете, что этого я сказать не могу.
— Защищаете свой источник?
— Конечно.
— Мистер Паркин, опубликовав этот материал, ваша газета поступила безответственно. Тут и спорить не о чем. Расследование чрезвычайно сложное, требующее деликатности и скрупулезности, а ваша публикация вообще ставит под угрозу перспективу его удачного завершения. Моя задача — минимизировать нанесенный ущерб, а для этого, в первую очередь, необходимо узнать, кто слил вам информацию, почему это произошло и что вам стало известно сверх того, что уже попало на газетные страницы. Причем к утечке может быть причастен лишь весьма ограниченный круг лиц.
— Инспектор, вы сами понимаете, что в этом я не могу сотрудничать с вами.
— Почему? Думаете, ваш источник сможет и дальше снабжать вас эксклюзивной информацией?
Паркин пожимает плечами. Ред продолжает:
— Если потребуется, я могу прямо сейчас послать в ваш офис пару дюжин сотрудников с указанием изъять файлы и записи. Я могу предъявить вам обвинение в воспрепятствовании правосудию и засадить вас за решетку быстрее, чем вы успеете пропищать что-нибудь о свободе слова.
— Прекрасно. Я пойду.
— В тюрьму?
— Если нет другого выхода.
— Мистер Паркин, если вам охота стать мучеником в своей профессии, ради бога. Но я не для того корячился полгода, выворачиваясь наизнанку, чтобы ваша газета все изгадила.
— Инспектор, если у вас в связи с опубликованным нами материалом возникла проблема, предлагаю перестать меня запугивать и связаться с нашим редактором.
— Чаю?
Неожиданная перемена тона — вежливое предложение после грубого нажима — застает Паркина врасплох. Этот тактический прием усыпляет его бдительность.
— Что?
— Чай? Хотите чашку чая? Или кофе?
— Чай было бы прекрасно, спасибо. С молоком.
— Я сейчас вернусь.
Поднявшись, Ред проходит мимо Паркина, как будто направляясь к двери. Паркин не поворачивается
