какой это напряг для тебя.
В дальнем углу скреблись крысы в клетках. Недельные опухоли были видны даже с того места, где стоял Логан. Через несколько дней они должны ввести им лекарство. Перес в банном халате сидел в кресле и смешно тер глаза ладонями.
— Ну, что теперь?
Коротко Логан рассказал ему, что было в Вашингтоне.
Рубена беспокоил резкий эмоциональный спад Логана, происшедший буквально за два дня.
— Слушай, Дэн, — сказал он мягко, когда тот закончил, — я просто хочу, чтобы ты подумал, что такое ты говоришь. Ты только вдумайся. — Он помолчал, подыскивая слова. — Смотри, я тебя выслушал. То, что тебе наплела подружка Рестона, тебя испугало. Но вспомни, в каком она состоянии. Парень, которого она любила, покончил с собой.
Логан затряс головой.
— Нет-нет, ты не знаешь этих людей, Рубен.
— Так это же, черт побери, Американский институт рака, Дэн! Они ничего такого не делают. — Он умоляюще протянул ему руку. — Неужели ты не понимаешь, что натворил? Ты избил Сефа Шейна!
— Потому что он часть их. И такая же змея, как и все они.
Парень явно нуждался в помощи, лучше всего психотерапевта.
— Слушай… — Рубен со вздохом поднялся, — мне надо собираться на работу. И, кстати, тебе тоже.
— Не думаю, Рубен. Сегодня нет.
— Бог ты мой, Логан! Тебе же нужна эта работа! Даже у Северсона может лопнуть терпение.
Но Логан сидел как пришитый.
— Ты не против, если я останусь у тебя? Ну просто на несколько дней?
Перес исчез в спальне и вернулся с ключами.
Бросил их Логану.
— Твое дело. А шмотки?
Логан кивнул в сторону дорожной сумки.
— Я спешил, но прихватил кое-что.
— Старик, у тебя нет других друзей? — Рубен устало покачал головой. — Давай ключи от твоего дома. Я заскочу после работы, возьму все необходимое.
Прошло полчаса, как ушел Перес, и Логан решился. Пошарив в кармане пиджака, он не нашел листка бумаги со своими вчерашними записями. Но здесь есть телефонная книга. Форсшайм Г., 802, Запад, 190-я улица. Отсюда одиннадцать кварталов.
Логан принял душ, переоделся в джинсы и рубашку с короткими рукавами и решил пешком спуститься вниз по Бродвею, затем подняться по пологому склону. Он увидел здание в двенадцать этажей, напротив старый дом. Имена на пластинке у входа отражали, как менялось лицо микрорайона. Почти поровну немецких евреев и испанцев и лишь пара русских.
Форсшайм, квартира 3С. Он нажал на кнопку звонка, подождал.
— Да?
— Мисс Форсшайм?
— Да.
И что дальше?
— Меня зовут доктор Даниэл Логан. Я знаю, это может странно звучать, но я ищу…
— Пардон?
Чувствуя себя дураком, он закричал:
— Я пытаюсь найти одного человека по имени Накано…
Он услышал, как положили трубку и выключился домофон.
— Черт, — пробормотал он и скова нажал на кнопку. Еще раз. И еще.
Какая-то дама — обитательница дома, наблюдая за ним и слыша его бормотание, торопливо вставила ключ и быстренько скрылась за дверью из зеркального стекла, позаботившись, чтобы никто за ней не прошмыгнул.
— Черт побери! — сказал Логан громко и готов был уже уйти, как через стекло увидел открывшуюся дверь лифта.
К нему шла женщина лет шестидесяти с небольшим, в мешковатом домашнем платье, но такая красивая, каких он никогда раньше не видел. Смоляные блестящие волосы, гладкое лицо, черные, слегка раскосые глаза. Когда она подошла ближе, он вгляделся внимательно в эти удивительно яркие глаза.
Дэн понял все еще до того, как она открыла дверь.
— Он был моим отцом.
Через двадцать минут Логан сидел на стареньком потертом диване, перед ним на низком столике стояла чашка чая, а она рассказывала историю своей жизни. Ей было года два, когда она приехала в Америку с тетей и дядей, младшим братом матери. Предполагалось, что ее родители приедут позже.
— Но родители мамы, мои бабушка и дедушка, были слишком старенькие и не захотели ехать. И с ними кто-то должен был остаться. Я думаю, они не ждали ничего ужасного — ведь мой отец не еврей.
— И потому не так опасно оставаться?
— По-моему, никто и не думал, что может все так плохо обернуться.
Казалось, она вот-вот заплачет.
— Но мне в общем-то повезло. У меня были тетя и дядя. Они меня удочерили, и я не осталась одна.
Тетя умерла в прошлом году, я ухаживала за ней до последнего дня.
Логан оглядел комнату: занавески на окнах, много домашних растений, фотографии в рамках. Его взгляд задержался на маленьком портрете в металлическом обрамлении на подоконнике. Человек восточного типа, в очках, лицо серьезное.
— Это он?
— Да. — Женщина улыбнулась. — У меня есть и другие снимки, где он не такой строгий. А на одном он даже играет со мной. Когда стало ясно, что они не смогут выехать, они прислали альбом.
— Он был очень одаренный человек, — сказал Логан, пытаясь направить беседу в нужное русло.
— А вы хотите посмотреть фотографии?
— Конечно.
— Я держу их прямо здесь. — Она потянулась к полке и взяла альбом в выцветшем тканевом переплете.
Едва открыв его, Логан сразу же перенесся в другое время, во Франкфурт догитлеровской Германии. Утраченный мир служил фоном для многих черно-белых кадров. Маленькие изящные магазинчики, ухоженные скверы, мирные улицы. На первом плане — молодая семья. Иногда Микио Накано снимался в строгом костюме, деловой и серьезный, иногда — озорной и простодушный. А женщина, сидевшая сейчас перед Логаном, была упитанным младенцем. И еще — смугловатая хорошенькая молодая женщина.
— А как звали вашу маму?
— Эмма. Правда, красивое имя?
Было ясно, что для нее это важно до сих пор.
— Очень.
— Она давала уроки игры на фортепиано. Вы это знали? Кстати, так они и встретились. Несмотря на свою занятость, отец решил учиться музыке. — Она рассмеялась. — Я знаю все до мелочей. Моя мама прислала свой дневник. Хотите посмотреть?
— Посмотрел бы.
Похоже, любые мелочи из жизни этой семьи его привлекали.
— В общем четыре тетрадки. Мама записывала буквально все. — Она подошла к стенному шкафу и открыла дверцу.
Следующие четверть часа он листал страницы, исписанные летящим почерком. Она следила за
