— Послушайте, Тина. Вы объяснили, почему отказались сбежать с Мило. Позвольте вам не поверить. Уж слишком простое, обыденное объяснение вы дали. А была ведь и другая причина.
Лицо дрогнуло, исказилось, но в последний момент Тина удержалась, и горькая усмешка, не успев сформироваться, растворилась в принявших прежнее, расслабленное, выражение чертах.
— Вы и сами знаете, агент.
— Вы больше не доверяли ему.
Тень той усмешки все же скользнула по губам. Тина повернула к машине.
Симмонс подходила к углу Проспект-авеню, когда зазвонил телефон.
— Ухватись за что-нибудь покрепче, — сказал Джордж Орбак.
Она поняла не сразу.
— Что?
— Уильям Т. Перкинс.
— Кто такой? — Она щелкнула пультом.
— Отец Вильмы Уивер, в девичестве Перкинс. Дед Мило. Живет в Мертл-Бич, Южная Каролина. В доме для престарелых. Родился в тысяча девятьсот двадцать шестом. Сейчас ему восемьдесят один.
— Спасибо, я бы сама не справилась, — сказала Симмонс, стараясь не выдать волнения. — А почему мы об этом узнаем только теперь?
— Никто и не интересовался.
Некомпетентность — неразлучная спутница разведки. Всем было наплевать, никто даже не задался вопросом, жив ли дед Мило.
— Пришли мне адрес и предупреди администратора дома престарелых, что я буду у них.
— Когда?
Она открыла дверцу и села за руль.
— Сегодня вечером.
— Билет заказать?
— Да. — Симмонс задумчиво посмотрела на часы и твердо добавила: — Что-нибудь около шести. Мне нужны три места.
— Три?
Она вышла из машины и снова направилась к дому Уиверов.
— Со мной будут Тина и Стефани.
7
Правда, три лжи, несколько умолчаний. Только это Мило и знал. Об остальном Примаков пообещал позаботиться. Они провели в Альбукерке целую неделю, показавшуюся вечностью. Старик говорил мало. Но задавал много вопросов. Как и Теренс Фицхью сейчас. Требовал всю историю, с самого начала, от Теннесси и до самого конца, в Нью-Джерси. Там, в Нью-Мексико, Мило повторял ее так часто, что знал лучше, чем собственную биографию. Примаков настаивал на деталях.
Он не просто хотел услышать историю, но и спрашивал о вещах, говорить о которых не дозволялось. Задавал вопросы, ответы на которые раскрывали государственную тайну. Требовал от Мило измены.
— Ты ведь хочешь, чтобы я тебе помог?
А раз так, то: структура департамента Туризма, численность Туристов, кто такой Сэл и как выйти с ним на контакт, отношения между Министерством безопасности и Компанией, что известно Компании о самом Евгении Примакове и чего о нем не знают.
И так пять дней. На шестой старик сказал:
— Теперь у меня есть все. Ни о чем не беспокойся. Сдавайся. Расскажи им всю правду. Три раза ты солжешь. Кое о чем умолчишь. Об остальном я позабочусь.
Что включало в себя «остальное», Мило мог только догадываться.
Пошатнулась ли его вера? Конечно. Она дала сильную трещину, когда Мило понял, что его ждет черная яма. Она едва не умерла, когда в то утро Джон вошел в комнату 5 с чемоданчиком, в котором оказался полный комплект самых разных штучек.
— Привет, Джон, — кивнул Мило, но Джон был профессионалом и на такую нехитрую уловку не поддался.
Молча поставил чемоданчик на пол, откинул крышку — Мило увидел блок питания, шнуры и электроды — и вежливо попросил двух охранников держать его покрепче.
Сказать по правде, когда через него пропустили ток, от веры вообще ничего не осталось. Когда скребут по нервам и сверлят мозг, трудно верить во что-то, что находится где-то там, за стенами. Когда тело выгибается дугой и падает на холодный пол, умолкают все голоса. В паузах между пытками он был готов прошептать, прохрипеть или прокричать правду — нет, он не убивал Тома Грейнджера (то была ложь номер один). Но никто ни о чем не спрашивал. В паузах Джон лишь проверял у Мило давление и перезаряжал батарейки.
Поддержать или, точнее, оживить уголек веры помогло только одно, а почему, он и сам не понял. Когда заряд прошил тело, Лоуренс, державший Мило за лодыжки, разжал пальцы и отвернулся. Его вырвало. Джон убрал электроды.
— Ты как?
— Я… — начал Лоуренс и не договорил.
Он поднялся, посмотрел на Мило налитыми кровью глазами, и тут его снова скрючило. Джон, не обращая внимания на охранника, приладил электроды к соскам. Но через жар боли прошла волна облегчения, как будто слабость Лоуренса могла передаться и остальным. Разумеется, он ошибался, и ничего подобного не случилось.
А потом пришел Фицхью и показал фотографии.
— Ты убил Грейнджера.
— Да.
— Кого еще ты убил?
— Туриста. Трипплхорна.
— Когда ты убил Грейнджера? До того, как убил Туриста?
— До. Не после. Раньше.
— Что потом?
Мило закашлялся.
— Ушел в лес.
— Дальше.
— Меня вырвало. Потом улетел в Техас.
— Под именем Долана?
Он кивнул. Под ногами снова была надежная опора правды. Пусть даже и страшной.
— Пытался уговорить жену, чтобы они с дочерью уехали вместе со мной. — Об этом Фицхью, конечно, уже знал. — Они не согласились. То есть Тина не захотела. — Он с трудом выпрямился, посмотрел на Фицхью. — У меня ничего не осталось. Ни семьи, ни работы. Меня искала и Компания, и Министерство безопасности.
— Потом ты пропал. На неделю.
— Я был в Альбукерке.
— Что ты делал в Альбукерке?
— Пил. Сильно. Пока не понял, что так больше продолжаться не может.
— Некоторые пьют всю жизнь. Ты что, особенный?
— Не хочу умереть в бегах. Когда-нибудь… — Он не договорил. Начал снова. — Хочу хоть когда- нибудь вернуться к семье. Если они меня примут. А раз так, то выход только один: сдаться. В расчете на снисходительность суда и все такое.
— Не очень-то убедительно получается.
