Нет такого злодеяния, которое где-либо или когда-либо не признавалась законом (!) за добродетель. Надо ли ходить за примерами?
Недавняя Американская война в Индокитае - свидетельство того, что насилие в самой жуткой форме иногда возносится даже в ранг международной политики. Символом этого разбоя стало преступление в деревушке Сонгми, а палач Колли олицетворил собой социальный тип 'цивилизованного' варвара.
Кто может поручиться, что и некоторые нынешние действующие законы (справедливые, как считается) не подвергнутся отрицанию каких-либо других в ближайшее время.
Чтобы не запутаться в частностях и авторитетах, достаточно проследить на этот счет мысли бесспорно первой (пусть даже одной из первых) величины - святого Иоанна Златоуста.
Основываясь на Священном Писании, св. Иоанн Златоуст выявляет четкую христианскую позицию в вопросе справедливости и насилия по следующей схеме.
Во-первых, не учинять (не быть инициатором) обиды
Во-вторых, не воздавать равным, если зло возникло (или существует как факт).
В-третьих, - не только не воздавать злом за зло, но не поддаваться и психологическому влиянию со стороны обидчика, т.е. не давать места негативным чувствам. В случае оскорбления, насилия, оставаться спокойными. Не питать ненависти к обидчику, но любить его, благодетельствовать ему, молиться о нем Богу.
В-четвертых, - предавать себя самого (добровольно) злостраданию. [7]
Вот христианская установка на случай насилия. Нам заповедано любить врагов наших, благословлять проклинающих нас, благотворить (благо творить - не насиловать) ненавидящих нас, молиться за обижающих и гонящих нас (Мф. 5: 44), а не бегать за псевдосправедливостью к людям, потерявшим (или не знавшим никогда) Бога, провозгласившим свою собственную, человеческую справедливость, сплошь и рядом построенную на насилии, и уж тем более не выступать в роли борцов за такую справедливость.
Что можем претерпеть мы, что было бы в некоторой степени хотя бы подобно страданиям безгрешного Христа в Его земной жизни? - Политическое неравноправие? Ущемление 'интересов национальных меньшинств'? Экономическую зависимость? Или еще что-либо подобное? Но разве этого достаточно, чтобы иметь основание оправдать насилие, чтобы найти в нем элемент справедливости?
Для Христа даже жесточайших душевно-телесных страданий, включая насильственную незаслуженную смерть, оказалось недостаточно, чтобы прибегнуть к насилию.
'Раз Русская Церковь считает себя наследницей заветов Христа - естественно, что всевозможные средства принуждения теряют всякий смысл и должны быть уничтожены', [8] - так мыслил на религиозно- философских собраниях в Петербурге (в начале века) епископ Сергий (Страгородский), тогдашний ректор духовной академии и председатель этих собраний. К 1927 году, правда, его взгляды на этот счет, на этот предмет, резко изменились и он принялся благословлять и разделять 'сердцем' насильственную политику советской власти. Но...
На почве христианской веры вопрос о законности внешних мер ограничения (фактически - насилия) даже религиозной совести нехристиан решается в совершенно отрицательном смысле. [9]
Всякий поступок, напоминающий сколько-нибудь насилие, хотя бы он был облечен и в закон, должен быть встречаем общим проклятием. [10] Так считали даже Герцен и Огарев одно время.
Проклятием. Это справедливо, потому что принцип насилия, как сказал Мережковский, лежит в демоническом начале.
'Христос' с насилием и рабством - это антихрист. Всякий союз с насилием (с государством?) - от антихриста. В этом опасный соблазн. [11]
Нет, не совместимы кровь (насилие) и правда, и не может быть у людей права на убийство [12] (насилие).
Прекрасные, светлые личности истории всегда ненавидели всевозможные революции, потому что верили в спокойное усовершенствование дел человеческих, а не в то, чтобы потоки крови решали общественные вопросы. [13]
Человеку Бог дал, как говорит св. Иоанн Златоуст, силу побеждать (зло) не сражаясь, через одно только терпение. [14]
О справедливом насилии можно говорить пожалуй только в тех немногочисленных случаях человеческой истории (истребление Содома, Вавилона, потоп при Ное и некоторые другие), когда сила эта исходила от Бога, а не от человека. И то не потому, что мы можем найти в них какие-то убийственно- убедительные рациональные основания, а лишь приняв на веру ту истину, что вся справедливость (настоящая справедливость) - от Бога.
Что касается людей, то им приличнее (с христианской точки зрения) искать той победы (над злом), которая достигается через претерпение зла, а не через нанесение зла в роли какого по существу выступает 'справедливое насилие'.
Не противиться насилию (а не пользоваться насилием) значит больше, нежели быть миротворцем 'Мы никогда не бываем победителями, когда делаем зло, напротив, всегда побеждаем, когда терпим зло... Все святые тогда прославились и получили венцы, когда одержали такую чуждую сопротивления победу'
Ко всей сложной системе оправдания насилия приходится прибегать нам, пожалуй, по единственной причине - умножились грехи наши, трудно стало отличать Божеское от человеческого. Немногие сохранили секрет (и величайшую силу) молитвы.
Неужели можно представить себе преподобного Серафима Саровского, например, или старца Амвросия Оптинского, которые в целях достижения блага (перед фактом несправедливости) прибегнули бы к насилию? У них была молитва и связь с Богом, помощь Божия. Это нам, далеким от такой совершенно реальной возможности, приходится прибегать к жалкому суррогату; чтобы оправдать собственное уклонение от евангельских путей приходится измышлять такие парадоксальные терминологические неологизмы, как 'справедливое насилие'.
Насилие есть насилие - зло по природе своей, - какие бы к нему ни приклеивали эпитеты. Насилие порождает насилие, и само в свою очередь питается насилием. Зло исцеляется только добром.
Вот живет человек спокойно и счастливо... Но вдруг его незаслуженно обидели, ударили, например, он ответил на удар, и конец спокойствию, миру. Он должен готовиться к следующему насильственному действию, должен думать, как защитить себя, как стать сильнее и тверже (а становимся по существу жестче, злее). И так далее... Возникает цепочка, подобная явлению кровной мести. Непротивление злу, исключение из своей жизни всякого насилия - это универсальный рецепт всеобщего счастья и Царства Божия Один только миг: надо пережить обиду, погасить вспыхнувшее собственное зло, заставить себя не думать о мщении И восторжествует справедливость.
Нельзя забывать: злые люди не разумеют справедливость, а ищущие Господа разумеют все (Сол. 28, 5). Вот путь к непреложному критерию в вопросе справедливости - путь к Богу, путь к очищению сердца, путь к любви. На этом пути не будет альтернативных ситуаций. Господь, Который утвердил справедливость, укажет и путь справедливости, и форму, в которой она должна будет найти свое выражение.
Высший принцип справедливости, без сомнения, заложен в любви. В любви ко всем, в любви ко всему, любви всегда, при любых обстоятельствах. Любовь все растворит в себе и приведет через справедливость к благой цели. Где любовь - там нет неправды, где любовь - там нет насилия, где любовь - там нет места ненависти, где любовь - там исключена несправедливость. Справедливость - там, где любовь.
Возвращаясь к тексту ап. Павла, с которого мы начали эту тему, можно уверенно сказать, что речь в нем идет, во-первых, о существовавших во времена ап. Павла социальных структурах и, во-вторых, об отказе на будущее от любых насильственных попыток изменения этих структур, т.е. о принципиальном исключении насилия из всех сфер общественных отношений, из всего арсенала человеческих возможностей.
Но это еще не все. Призывы ап. Павла повиноваться начальникам (власти) почти всегда имеют одну существенную оговорку: начальник есть Божий слуга. В четвертом стихе 13-й главы послания к Римлянам эта оговорка присутствует в двух местах: 'Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое' (Рим. 13, 4). То же самое - в 6-м стихе.
Легко заметить, что ни одному условию, ни революция, ни советская власть, не удовлетворяют.
Во-первых, революция вся пронизана насилием во-вторых, советская власть, мягко говоря, далеко не
