— К машине! — скомандовал я. — Оружие к осмотру!
Разведчики стали спрыгивать с брони и выстраиваться в одну шеренгу спиной к палатке и технике. Я ждал…
— Алик! — закричал от входа Стас. — Так куда всё-таки идут верблюды?
Оказывается, Засада и капитан-связист всю ночь не спали, а внимательно слушали радиоэфир на нашей частоте. Мы же с Иванычем думали, что у радиостанции будет дежурить солдат…
— Они идут строго на север! — ответил вместо меня Пуданов. — И никуда больше!
Я в эту минуту проходил позади шеренги, проверяя автоматы и винтовки на разряженность. Осмотрев пустой казённик оружия, я хлопал его владельца по плечу и переходил дальше. Время было очень холодное и до ужаса позднее… Поэтому я не задерживал солдат, да и сам торопился в тёплую палатку…
И только у раскаленной печки меня потянуло на разговоры… На буржуйке подогревался котелок чая для ротного и меня с Мишей… Есть практически не хотелось, но вот согреться изнутри горячим чайком тянуло со страшной силой…
— А ты думал, что мы будем чисто по инструкции переговариваться?! — спросил я Гарина. — Первый-первый! Я — второй! Выдвигаюсь в указанный квадрат! Высылайте транспорт…
— Хозяин — барин! — отшутился Стас. — Как хотите, так и болтайте…
— Но сама фраза про верблюдов! — громко засмеялся Иваныч. — Это что-то! На блокпосту пехота ведь тоже переключилась на нашу частоту, чтобы сразу всё слышать… Так они ржали на всю округу! А мне и смешно, и неудобно перед ними…
— Ой! — пренебрежительно фыркнул я. — Они на себя бы лучше посмотрели… Положили эФку на дорогу и считают её заминированной…
Мои руки уже стащили с ноги левый кроссовок и сейчас быстро расшнуровывали правый. Затем я обтряхнул отсыревшую спортивную обувь и отложил её в сторону.
— Да ты их поближе к печке поставь! — посоветовал Иваныч. — Просохнут быстрее… Ну и как в них ходилось?
— Нельзя их к огню! Расплавятся! — пояснил я. — Это же кооперативное производство. То есть «дерьматиновое»… На морозе трескаются, на жаре плавятся…
— Как в них было ночью? — опять спросил ротный. — Не замёрзли ноги?
— Идёшь в них как в тапочках по снегу! — похвастался я. — Легко и тепло. Только на месте пальцы начали подмерзать. Они сначала вспотели при ходьбе, а потом застыли… А в принципе-то нормально. Жалко, что трещин больше стало…
— А унтята не промокли? — поинтересовался Гарин.
— Да нет! Снаружи чуть влажные, а изнутри сухие… — Я даже протянул ему меховой носок, только что снятый с левой ступни. — Хочешь посмотреть?
Стасюга пошарил рукой внутри и вернул носок:
— Класс! Покажешь мне магазин, где они продаются! Я тоже такие хочу…
— Да пожалуйста! — согласился я. Жалко что ли?! Только сразу тебя предупреждаю!
— Что такое? — встревожился Засада. — Мало их там?
— Хватает. — серьёзным тоном сказал я. — Только их за деньги продают!
Капитан Скрёхин и Миша Волженко негромко рассмеялись.
— Ах, ты! — выдохнул Гарин. — Ты ещё скажи, что я туда сало потащу! Чтобы обменяться…
— Да ктой тебя знает?! — рассмеялся и я. — Пора чай пить… А где ротный?..
Александр Иванович был снаружи и терпеливо контролировал самый насущный солдатский процесс. Разведчики набирали в подкотельники остывшую кашу из бака и разливали из термоса по кружкам еле тёпленький чай. Военной пищи было предостаточно. Остававшиеся на базе дембеля уже в третий раз отправились покорять местную полевую кухню, что им и удалось сделать… Даже невзирая на отсутствие контрактника Молоканова. Гордые победители получили ужин на всех нас и сразу же съели, сколько смогли. Однако добрая половина ужина оказалась оставленной на уехавшую на засаду молодёжь.
— А сухпай зачем весь повскрывали? — возмутился вошедший в палатку Пуданов и обнаруживший такой непорядок. — Все коробки…
— Это бойцы сахар из них достают… — устало сказал я. — Ну и чая пакетики.
— Понятно. Но завтра чтоб такого не было! Все слышали? А то через два дня у нас одни банки с кашей останутся… Вон сколько местного чая имеется…
Ужинающие солдаты дружно ответили командиру роты, что отлично его поняли и со следующего дня они будут всё экономить… Во всяком случае именно так я их понял, ибо все они при этом продолжали жевать и глотать… Но общая мысль оказалась расшифрованной правильно.
Вскоре приём пищи был закончен и все мы улеглись спать. Тусклую лампочку выкрутили из патрона и в палатке стало темно…
Лишь изредка дежурный истопник из числа остававшихся в тылу дембелей открывал дверцу печки, чтобы подбросить в огонь дров… И в этот момент стены и потолок палатки озарялись светом живого пламени… То пляшущим на стене и потолке… То скачущим из угла в угол… Но затем дверца захлопывалась и вновь возвращалась благоприятная темнота…
После выпитого крепкого чая основательный сон не шёл и я сквозь полудрёму вспоминал отдельные эпизоды и эпизодики прошедшего дня и минувшей ночи… То переправу по скользкому стволу дерева… То возвращение по утоптанной тропке… То зеленоватое свечение ночной оптики с лазерным «зайчиком»… То яму… С минёром…
А под утро мне приснились верблюды, которые с натугой тащили из реки огромные железяки… Затем кто-то злой-презлой обстрелял их из страшного «Василька» и поранил их, после чего все корабли пустыни обиделись… И гордо ушли, естественно, на свой север… При этом одногорбые и двугорбые странники заливали обиду и горе каким-то коньяком… Как они вытягивали свои широченные губки в трубочку… Чтобы благополучно, то есть без порезов и зубных сколов, выхлебать спиртосодержащий напиток из узких горлышек бутылок… Я так и не понял… Сон ведь… Всё-таки…
Глава 28. Солдаты… эх… солдатики…
Солдатик в белом поварском фартуке стоял у большого бака с остатками уже остывшей каши и молча смотрел вдаль… Короткий ёжик тёмно-русых волос, красные от холода уши и нос, такого же цвета кисти рук, в одной из которых застыл серый армейский черпак… Ну, шея грязновата, губы синюшно-бледные и мертвенно-белая кожа лица… Но более всего поражали его глаза! Эти глаза поражали своей безжизненностью… Когда-то они были васильково-синего цвета, но сейчас… Они даже не напоминали глаза покойника… Нет… Они таковыми были…
Но глаза эти пока ещё были живы… Хоть они и смотрели вперёд в брезентовую стенку столовой. Причём, этот помертвевший и неморгающий взгляд маленького бойца ничего не видел в той далекой до бесконечности дымке… Эти глаза застыли и обращены были в самую глубину его сознания… А может быть и в саму его душу. Но и там они ничего не видели…
Именно этот мёртвый взгляд невольно обратил моё внимание на застывшую как безмолвную статую
