— Ну, допустим, он не мой, а ваш…
— Санька! — Казаряна вдруг осенило. — Не мог он так, ни с того ни с сего! Может, откуда-нибудь надавили?
— Все может быть, — вяло согласился Смирнов. И тут Казаряна осенило еще раз:
— Алик, а твоего однокашника Грекова Владлена за бока взять можно?
— Владлена Грекова можно взять за бока, — подчеркнуто официально ответил Алик. — Только вот на какой предмет? Вы же не изволили мне ничего объяснить.
— Приедем к тебе — объясним, — пообещал Казарян.
Приехали и объяснили. Алик взялся за телефон. Помощник Грекова сказал ему, что Владлен Андреевич проводит ответственное совещание, и, как только он хоть ненамного освободится, то он — помощник — доложит ему.
— А как скоро это может произойти?
— Не ранее чем через час, — не порадовал Алика помощник. — Как только это произойдет, я немедленно вам позвоню. Продиктуйте, пожалуйста, ваш телефон. — Алик продиктовал и повесил трубку.
— Он кто теперь? — спросил Смирнов.
— Большой бугор. Куратор нашей бывшей конторы, — ответил за Алика Казарян.
— Начальники растут, как грибы, — непонятно, радуясь или огорчаясь, отметил Смирнов.
— Ни дня оперативной работы, и гляди-ка ты — знаток сыскного дела номер один! — прямо-таки задыхаясь от восторга, воскликнул Казарян.
— Да ладно, ребята, — попытался утихомирить их Алик. — Сами же на прием к нему напрашиваемся и сами загодя обсираем.
— А мы что? А мы ничего, — ернически обнародовал их общую со Смирновым лояльность Казарян.
— Хуже нет — ждать да догонять, — зевнув, заметил Алик. — И не выспался.
— Хуже — убегать, когда догоняют, — поправил его Смирнов и решил за всех: — Будем ждать.
— Вот так сидеть и ждать? — Алик вопросом хотел уточнить их будущее времяпрепровождение.
— Вот так и сидеть и ждать, — отрезал Смирнов.
— Алик, а почему мы беспрекословно подчиняемся ему? — вдруг прозрев, изумился Казарян. — Кто он такой, по сути? Отставной старый хрен с весьма сомнительным высшим образованием! А мы, интеллигенты, интеллектуальная элита, к мнению которой с почтением прислушивается всесоюзная общественность, покорно, не рассуждая, исполняем его капризы.
— Комплекс поколения, — четко ответил Алик. — Мы исторически обречены смотреть на них снизу вверх.
— Это почему же? — всерьез заинтересовался Смирнов. — И кто это — вы?
— Мы — поколение с четко определенными границами, — Алик основательно усаживался на своего любимого конька. — Границы эти определила война. Мы это те, кто не воевал, но хорошо помнит войну. Мы — люди рождения с двадцать восьмого года по тридцать седьмой. Мы твердо знаем, что воевавшие, такие, как ты, Санька, спасли нас. И сознаем это не разумом, не логическими построениями, а звериным ощущением тех лет. Эмоциональной памятью о пустом желудке, привычке опасности бомбардировок, о желтом язычке коптилки, о сыпном тифе на вокзалах, о вокзалах, набитых бабами с детьми, неизвестно куда едущими и когда уезжающими. Я помню, Саня, время вашего возвращения. Именно тогда вошла в нас вина за то, что вернулись немногие из вас. Разница между нами и вами от двух до десяти лет, но эта граница решила все. Вы — мужчины, солдаты, мы — пацаны. На всю жизнь робость перед вами и вина. И это — беда наша. Мы навсегда остались мальчишками, боявшимися, не из-за трусости, нет, из-за беспредельного благоговения перед вами, сделать самостоятельный решающий шаг, определяющий историческую значимость того или иного поколения. И не сделавшие этого шага. Поэтому мы, по серьезному счету, взрослые, созревшие для реальных действий люди, никаких действий не совершили, проигрывая по очереди год пятьдесят третий, год пятьдесят шестой…
— Выходит, мы во всем виноваты, — иронизируя, пробубнил Смирнов.
— Не во всем, но виноваты. Скорее даже не вы, а война. Она приучила вас к мысли, что приказ командира — закон для подчиненного. И вы все эти годы ждали приказа. А мы глядели на вас и ждали, что сделаете вы.
— Ты знаешь, Алька, почему самая любимая моя картина — 'Зеркало' Тарковского? — перебил его Казарян. — Вот из-за этого чувства неизбывной вины. Вины за все: за прошлое, за настоящее, за будущее всех людей. Вина и боль за то, что нам не дано ничего исправить в этой жизни. Ни ему, ни тебе, ни мне.
— Пытаемся, Рома, пытаемся. Вы заметили, как авангард, яростно бьющийся сегодня за перемены — люди нашего поколения. Мы еще пытаемся сделать тот не сделанный тридцать лет тому назад шаг.
— Что же ты на днях орал, что вы выдохлись, что на пенсию пора? торжествующе уличил Алика Смирнов. — Тогда врал или сейчас врешь?
— Не врал тогда, не вру и сейчас. Конечно, поздно начинать второй раз, в одну и ту же реку не войдешь дважды. Но кому-то надо начинать! Вы одряхлели, как воспитано следующее поколение и кем, мы знаем.
— Вами, вами воспитанное! — уличил уязвленный замечанием о дряхлости Смирнов.
— И нами тоже, — согласился Алик. — Еще одна наша вина…
Зазвонил телефон. Алик снял трубку:
— Тебя, Саня. Махов.
Смирнов взял трубку, долго слушал. Потом сказал озабоченно:
— Да, хреновато у нас с вами получается. Опаздываем. Пусть дома спросит, по приятелям пройдется. — Опять стал слушать. — Ну, тогда пусть по официальным каналам.
Положил трубку, растер ладонями лицо.
— Что там, Саня? — спросил Казарян.
— Водила, который, вероятнее всего, залил из бетоновоза подвал в 'Привале', пропал. В журнале диспетчера значится, что он из-за испорченного мотора в ночь с двадцать первого на двадцать второе вынужден был слить бетон на свалке. С ним бы задушевно про эту свалку поговорить, а он пропал.
— Думаешь, они? — осторожно поинтересовался Казарян.
— А кто же еще! — раздраженно ответил Смирнов.
— Тогда вряд ли найдут.
— Вот именно! — Смирнов встал и вышел на балкон. 'Привалом' еще раз полюбовался. Опять зазвонил телефон.
— У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Откуда? От верблюда, обратился к Чуковскому Казарян. Алик снял трубку и скорчил лицо: заткнись, мол, Казарян.
— Да. Да. Да. Спасибо вам большое, — и положил трубку.
— Ну и что тебе сообщили от верблюда?
— Сообщили, что верблюд ждет нас в шесть часов. Санька, иди сюда! позвал Алик. Смирнов вернулся с балкона. — Греков приглашает нас к шести.
Смирнов глянул на часы и взвыл:
— Господи, еще три часа!
— Как раз неторопливо успеем пожрать.
— У меня жрать нечего, — предупредил Алик. — Вообще-то на рынок и в магазин надо смотаться.
— Рынок, магазин отменяется. Все, как один, в 'Узбекистан', возгласил Алик и поднялся.
— Лагманчика бы неплохо, — помечтал Алик, — но там очередь всегда.
— Это смотря для кого, — срезал Казарян. — Вперед, бойцы! И бойцы двинулись вперед.
На обширной стоянке у тоскливого квадратного здания они выбрались из казаряновской 'восьмерки'. Было без десяти шесть.
— А ты что делать будешь? — спросил Алик у Казаряна.
— Я-то? Вас подожду.
