Как утверждает хореограф, мужчины, в отличие от женщин, были вооружены автоматами Калашникова, в большинстве своем с традиционными деревянными прикладами, но некоторые имели и металлические, складные приклады. Одеты они были по-разному. У рядовых членов отряда были просто солдатские брюки, солдатские ботинки, иногда свитера, стянутые поясами. Рашид был в майке и широких спортивных тренировочных штанах. У него не было автомата, только пистолет и прикрепленные к поясу гранаты. Еще один чеченец носил красный свитер - парень лет восемнадцати, чуть старше ребят Лобанкова. У него был автомат, широкий пояс с парой гранат, рюкзак с запасными магазинами и бутылкой с водой. Старшие по званию носили камуфляжные жилеты со множеством карманов с гранатами и взрывателями.
- На плечах у них висели какие-то сумки, - продолжает Лобанков. Они были прекрасно вооружены. И были готовы к газовой атаке, но только отчасти. В тот момент, когда пустили газ, я видел, как один из них достает маску. Но противогаза у него не было.
Как минимум, половина из них была не в ладах с техническими новинками, - например, они не умели пользоваться мобильными телефонами.
- Видно было, что они действительно спустились в Москву прямо с гор, - говорит Лобанков. - В этом смысле цивилизация им была абсолютно чужда, они были дикарями. Но были и такие, можно сказать, опытные партизаны, у которых был с собой даже японский мини-телевизор.
Александр Сталь пишет, что в какой-то момент террористы начали обыскивать заложников, требуя показать часы. «Террористы требовали, чтобы мы им показали свои часы, боялись, что можно часами фотографировать и передавать фотографии за стены театра. Мы немного успокоились - раз боятся фотографий, значит, надеются выжить и пока что не собираются взрывать нас. Мы им объяснили, что часами нельзя фотографировать. Тогда стали искать звукозаписывающую и передающую аппаратуру и документы».
Так дела обстояли на балконе, а в партере в это же время, во второй половине дня в пятницу, террористы распорядились конфисковать все электронные приспособления. В большую пластиковую емкость собрали сотни мобильных телефонов, карманных компьютеров, плееров, СД-плееров. Коробку поставили на сцене. Когда кто-то из террористов хотел позвонить, он просто брал оттуда наугад любой телефон.
- Чеченцы забрали все телефоны и сложили их в большой ящик, - рассказывает Филиппова. - Некоторые валялись на сцене и грустно попискивали, когда приходила SMS. Так странно было слышать эти сигналы из свободного мира.
Сергей Дедух, журналист НТВ, который брал интервью у лидеров террористов, говорит, что они были ужасно неотесанные и понятия не имели о поведении современного человека, воспитанного в «цивилизации телевидения».
- Совершенно не умели говорить на камеру, она их смущала, - рассказывал потом Дедух.
То, что творилось перед камерой НТВ, было настоящей комедией. На скамейку уселся Бараев, с открытым лицом, в черной шерстяной шапочке, и Абу Бакар в маске. Бараев поправляет шапочку и по- чеченски спрашивает Абу Бакара:
- Ну как мой подшлемник?
- Подшлемник в порядке, - успокаивает Абу Бакар, но сам явно нервничает. - Ты меня узнал? Точно не узнал?!
- Никто тебя не узнает, не волнуйся! - успокаивает Бараев.
- Ой, мама, что мы делаем?! Что мы здесь делаем? - вздыхает Абу Бакар.
В этот момент звукооператор просит Бараева что-нибудь сказать - нужно проверить, работает ли микрофон, и отрегулировать уровень звука.
- А что я должен сказать? - спрашивает удивленный лидер террористов, но, видно, тут же что-то припоминает. - Раз, два, три, семь, пять, восемь. Как меня слышно?
Я уже писал раньше, что трудно однозначно определить, кто из двух чеченцев был лидером. Шерматова утверждает, что во время интервью Абу Бакар подсказывал Бараеву, что он должен говорить.
Бараев, как уверяют заложники, был прямой противоположностью Абу Бакара. Этот формально второй человек в отряде был хладнокровен, спокоен и решителен. Производил впечатление очень опытного человека, причем такого, который не остановится ни перед чем. Мовсар же Бараев руководствовался эмоциями, легко впадал в ярость и в эйфорию.
- Но по глазам было видно, что по природе он не был кровожаден, - вспоминает Филиппова. - Мне казалось, что в детстве он должен был быть послушным сыном. Когда заложники подходили к нему с какой- то жалобой, не прерывал их на полуслове, не кричал: «Садись и молчи!», не вел себя как типичный грозный командир, которого заложники мало волнуют. Бараев всегда выслушивал людей до конца, ну, например, когда спрашивали разрешения пойти в туалет или просили отпустить ребенка из театра.
Согласия не давал, но успокаивал: «Все в порядке, у меня тоже есть дети дома». По-моему, не так должен себя вести командир террористов.
Чем дольше длился захват, тем меньше Мовсар походил на кровавого бандита. Ходил по залу какой- то расхристанный, как будто только что проснулся, с торчащими хохолками волос.
- Когда он вышел на сцену за несколько часов до штурма и стал говорить, все время нервно ерошил волосы, - рассказывает Филиппова. - Видно было, что у него нет опыта таких выступлений, тем более по- русски. Поэтому он помогал себе жестами, чтобы выглядеть более решительным. Мальчишки во дворе так разговаривают. Говорил как восьмиклассник и так же вел себя. Но иногда вдруг произносил фразу, которую мог сказать только отец своим детям. Тогда, перед атакой десантников, Бараев обещал заложникам: «Если будет штурм, я вас спрячу за сценой, и вы все останетесь в живых». И весь зал начал смеяться, так это было смешно. Мы себе представили, как они нас будут там прятать за сценой. Наверное, дома он своим детям тоже что-то такое говорил. Сыграть такое невозможно.
Хотели ли они умереть? Это самая большая, до сих пор неразрешенная загадка. Судя по рассказам заложников, многие террористы были готовы на смерть, но большинство, несмотря на эту готовность, на самом деле умирать не хотело. Анна Политковская утверждает, что во время ее разговоров с террористами в осажденном театре они говорили ей прямо противоположные вещи, но, может быть, причина этого кроется в том, что хотя она известна, как журналистка, с симпатией пишущая о Чечне, террористы трактовали ее как представительницу российских властей и оперативного штаба.
- Может, кому-то другому они говорили иначе, но мне повторяли одно: мы пришли сюда, чтобы погибнуть, - вспоминает Политковская. - Говорили еще, что, даже если россияне выполнят условия, они сами не выйдут из здания. Они не хотели уходить оттуда, хотели остаться в театре и дать бой. Конечно, это была бы борьба с заранее известным исходом - они бы все погибли. И они это прекрасно понимали.
Стоит отметить, что террористы были готовы отпустить заложников взамен на уступки властей - к подробностям я вернусь в разделе, касающемся переговоров, которых, если говорить честно, вовсе не было.
Политковская представила чеченцев, прежде всего женщин, с которыми она в основном разговаривала, так, как она их видела. В зрительный зал ее, естественно, не пускали.
- У них были дежурства, но если кто-то был свободен, приходил поговорить, - вспоминает журналистка. - У каждой из них была своя история - одна потеряла мужа, другая брата, у третьей погиб отец, а у кого-то трое братьев. У каждой из них был свой счет к оплате. Они прямо говорили мне, что пришли отомстить. Я разговаривала с ними об их детях, спрашивала, что с ними будет, что они думали, оставляя их там. У некоторых из них были совсем маленькие дети. Все отвечали так: «Конечно, жаль, но мы приняли это решение для того, чтобы они остались жить, чтобы их жизнь была похожа на вашу жизнь, на жизнь людей вашего мира». И добавляли: «Мы стояли в очереди, чтобы нас взяли на это задание». При подготовке к этой операции состоялось что-то вроде конкурса, отобрали лучших.
Во время штурма десантники убили всех террористов. Некоторых в ходе боя, большинство, прежде всего женщины, парализованные газом, получили пулю в висок или затылок.
Глава 14
