– Эх ты, рыцарь ты мой, – она погладила Полякова по смуглой, гладко выбритой щеке, – не смей, слышишь? Нельзя так. Надо бороться.
– Бороться можно, когда есть цель. Вот ты говоришь – у тебя дети, Борька с Глебом – цель. Ты им дело хочешь оставить, жизнь их устроить, обеспечить. А я… Мне, Маша, не за что беспокоиться и не с кем теперь уж.
– Не с кем? – тихо спросила Потехина.
Поляков сумрачно молчал.
– Хорошо, что ты сегодня сюда ко мне приехал, – повторила Потехина, – рада я тебя видеть, Ванечка.
Она медленно поднялась со скамьи и начала спускаться вниз, на поле. Поляков последовал за ней. Две фигуры – мужская и женская – одиноко и странно смотрелись на пустых тихих трибунах, окружавших стадион.
Глеб Потехин через все футбольное поле спешил к матери. Он был высоким, долговязым подростком. Темные от природы волосы его сейчас были выкрашены в желто-соломенный цвет. Но когда он подбежал к Потехиной, стало видно, что, несмотря на весь этот блондинистый прикид, он очень похож на мать – те же широкие скулы, тот же монгольский разрез глаз.
– Что, загонял вас тренер-то сегодня? – засмеялся Поляков, здороваясь с ним за руку. – Ничего, терпите. Красиво вратарь-то ваш мяч принимает. Это всегда так или только от своих?
– Всегда, – ответил Глеб Потехин юношеским глуховатым баском.
– Вспотел весь, совсем мокрый, майку хоть выжми! Ну, не стой так, продует, накройся полотенцем. – Потехина (она была ниже сына на целую голову) заботливо укутала его плечи в широкое махровое полотенце. – И давай-ка в душ. Мы тебя с Иваном Григорьевичем у ворот подождем.
– Я быстро, – Глеб широко улыбнулся. – Мама?
– Что?
– Ничего, так просто. Люблю тебя, соскучился, – он нагнулся и поцеловал Потехину в щеку. – Ну, я полетел в душ.
Потехина смотрела, как он «летит» к реабилитационному корпусу, где находились душевые и сауна. Потом взяла Полякова под руку, и они чинно, как супружеская пара, направились по широкой тенистой липовой аллее, ведущей от стадиона к воротам.
Глава 17
Пейзаж с похоронами в семье священника
Была суббота. Солнечный тихий день. Катя даже представить себе не могла, сколько народа с утра отправляется в выходные за город. Подальше от задушенного гарью и дымом города.
Они с Никитой тоже ехали. Впрочем, куда несла их нелегкая утром в субботу, для Кати сначала было загадкой.
В пятницу под вечер Колосов зашел к ней в кабинет и спросил самым ровнодушным и деловым тоном:
– А что, кстати, ты делаешь завтра?
– А, кстати, твой синяк как? Ого, почти прошел, надо же, – чутко среагировала Катя, – все рассасывается когда-нибудь…
– Вот что. Есть одно дело. Хочу, чтобы завтра ты поехала со мной.
– Куда же это?
– На природу, – ответил Колосов, – мне необходимы твои личные впечатления.
– От чего? – Катя удивлялась такой потрясающей решительности. – От шашлыков?
– Нет, на шашлыки времени не хватит. Да и не то будет настроение, – невразумительно изрек Колосов, чем привел Катю в окончательное замешательство. – Так я заеду за тобой завтра ровно в десять, договорились?
Он покинул кабинет так стремительно, что Катя не успела даже сказать: «Нет, что ты, в субботу я никак не могу!»
В пятницу совсем уж поздно вечером (точнее, в половине первого ночи) объявился наконец по телефону загулявший на черноморском курорте муж – «драгоценный В.А.». Так в домашнем лексиконе именовался Вадим Андреевич Кравченко. Он тоже был с Катей по-мужски лаконичен, но нежен: «Здоров, да здоров я! Все нормально. Купаюсь, загораю, все тик-так у нас с Серегой… Нет, это не простуда, это голос просто немного осип. От ветра, от чего же еще – тут море второй день штормит, бушует… Да нормально все, говорю! Нет, далеко не заплываю. Все хорошо, мой зайчик. И я тоже очень, очень скучаю. Моя куколка… Нет, обратный билет еще не брали. Да успеется! Звездочка моя, Катенька… Нет, ну почему же… почему это мы только водку тут глушим? Мы и сухое тоже пьем с Серегой, и белое столовое…»
Мещерский на том конце света трубку не брал, но Катя слышала его тревожные возгласы: «Поласковей! Что ты все рычишь, как медведь! Про тренажерный зал ей скажи, про спартанский образ жизни…»
Что было делать с «драгоценным» и его закадычным дружком детства? Послать им телеграммой громы и молнии? Пригрозить разводом и девичьей фамилией? Но ведь Катя сама настояла, чтобы они с мужем ехали отдыхать в Сочи. И не его вина была в том, что его отпуск оказался гораздо длиннее Катиного. Катя смирилась, махнула на гуляк рукой. Пожелала мужу всего-всего. Сказала, что безумно скучает. Безумно ждет, орошая слезами их свадебную фотографию.
В субботу она проснулась чуть свет, лежала в постели, разглядывала косые лучи солнца, сочившиеся в щель задернутых штор, и размышляла, теряясь в догадках насчет начальника отдела убийств. У этого человека явно вырастали, оперялись орлиные крылья. И с этим невольно приходилось считаться.
Колосов пожаловал ровнехонько в десять ноль-ноль. Чинно, как жених, поднялся в квартиру, чинно
