домам. Он отвез домой и Воробьеву. А на следующее утро она приехала к половине десятого, потому что работала в дневную. А потом в пятницу и в субботу у нее должны были быть выходные.
– Только она ими уже не воспользовалась, – сказала Катя, – не успела. Смотри, что же у нас получается? В два ночи она приезжает домой, в семь уже встает, выпивает стакан сока на завтрак, едет снова на работу и начале второго умирает. По крайней мере мы хоть знаем теперь, где она находилась утром в среду, вечером в среду и утром в четверг. А вот что она делала днем в среду после вашей с ней беседы, когда уехала из ресторана, где была, с кем встречалась? Кто к ней приходил? Кому принадлежит тот странный медальон с гильзой от «макарова»? Ты во сколько точно в тот день ресторан покинул?
– Где-то в районе часа дня, – сказал Никита, – тебе, значит, кажется, что ее могли убрать потому, что она что-то знала или видела и могла рассказать нам?
– Очень уж быстро произошло новое убийство в этом «Аль-Магрибе». А у тебя есть другая версия?
– Ну, пожалуй, что и нет. Меня знаешь что сейчас больше всего интересует? – Колосов помолчал. – Механизм убийства официантки мы хоть и с трудом, но выяснили. А вот как дали яд Студневу? То, что оба эти отравления связаны, – факт. Но что мы знаем по первой жертве? Отравление произошло во время ужина. Что конкретно ел Студнев, мы не знаем. Знаем лишь в общих чертах, что происходило в зале ресторана: Потехина, Аврора, Симонов, Студнев, Мохов и подружка твоя Берг сидели за одним общим столом. Мне тут схему маленькую набросали, кто где сидел…
– Студнев, конечно, сидел рядом с Авророй, – сказала Катя, – я это и без твоей схемы знаю.
– Да, точно. Они все сидели за одним столом. Примерно шагах в десяти от них…
– Ты как в лесу прямо расстояние меряешь – компасом не пользовался?
– Перестань насмешничать… В общем, тут же в зале печь-гриль, там работали оба повара – Сайко и Поляков. Готовили мясо на углях, на открытом огне на глазах у клиентов. Стол обслуживали в свободные минуты в основном. Каждый подавал то блюдо, которое готовил. Из зала за все время ужина не отлучались. А вот Воробьева отлучалась. Она же официантка: то принести надо, это подать. Мне, правда, она сказала, что тоже из зала не выходила. Но это профессиональное заблуждение. Ты же сама видела, как она работает.
– Да, когда она нас с Анфисой обслуживала, она не все время была в зале, – сказала Катя, – уходила, потом появлялась с сервировочным столом, с заказом.
– Вот именно! Так было и на том ужине. А теперь давай пофантазируем. Это нас пока ни к чему не обязывает – просто сочинение на вольную тему. Шестеро гостей сидят за столом, два повара работают в зале у них на глазах. Официантка курсирует между залом и кухней. Кому из этих девяти фигурантов легче и незаметнее с точки зрения простейшей логики положить в порционное блюдо, предназначенное для Студнева, яд? Конечно, той, кто не всегда маячит на глазах. Официантке.
– Ну, это только исходя из простейшей, одноклеточной логики, – заметила Катя, – и это совершенно вольная, ничем пока не подкрепленная гипотеза. Скажи, ну зачем Воробьевой убивать Студнева? Какие могут быть между ними счеты? И потом, где она могла достать таллиум сульфат? А ты что же… вот из-за этого так и семьей ее заинтересовался?
– Возможно, и поэтому. В рамки логики то, что я тебе изложил, вписывается. Не вписывается лишь то, что дочь священника могла стать хладнокровной отравительницей.
– Но яд в тарелку Студнева легко мог положить любой из сидящих с ним за столом! – возразила Катя. – Ну ты же бывал на вечеринках, банкетах – там такой шум-гам всегда, тосты произносят, пьют, кто-то говорит, его перебивают… В такой неразберихе кто-то мог просто сделать вид, что посолил блюдо, и все. И никто ничего не заметил бы. А если бы и увидел, не запомнил. Ты что, следишь в нашей столовой, кто и как себе отбивную перчит? И повара это могли сделать. Не забывай – были использованы какие-то специи, чтобы привкус отбить. Так что с Воробьевой не надо спешить, голословно обвиняя ее в том, чего она, возможно, и не делала. Это грех, Никита, особенно в отношении дочки священника и сестры монаха. Значит, ты хочешь, чтобы я наблюдала эту семью… А ты думаешь, такие краткие наблюдения на кладбище нам что-то дадут?
– Я хочу посмотреть, кто придет на ее похороны.
– Думаешь, придет тот, от кого Воробьева ждала ребенка?
– Я хочу посмотреть, кто придет из «Аль-Магриба».
– Думаю, что Мохов приедет, раз он был дружен с ее семьей, – предположила Катя.
– Мохов? – Колосов вдруг словно что-то вспомнил. – Заварзина, помнишь, говорила, что для того, чтобы правильно использовать таллиум сульфат в качестве яда, нужны специальные познания в химии.
– И пока никто из тех, кто попал в поле нашего зрения, такими познаниями не располагает.
– Ты в этом уверена? Лесоповалов Костя для меня кое-какие данные собрал. Справки навел. Например, насчет Мохова Петра. Он с родителями живет, маменькин сынок. Дом академии наук, профессорская квартира. Его мать и отец работают в Институте имени Штернберга. Отец возглавляет техническую лабораторию службы времени.
– Я в этом совсем не разбираюсь, Никита, объясни.
– Это астрономическая обсерватория, – сказал Никита, – она непосредственно связана с использованием и эксплуатацией высокоточных оптических и фотоэлектрических приборов.
– Насчет телескопов я как сердцем чувствую, – сказала Катя со вздохом, – когда Заварзина про оптику упомянула. Не очки же в этом таллиуме сульфате промывают! Это какой-то ужас, Никита. Что мы смыслим во всем этом?
– Достаточно смыслим, чтобы установить, был ли вхож профессорский сынок Петюня Мохов к отцу в лабораторию и располагает ли эта лаборатория препаратом таллиум. Но это не все сведения Лесоповалова. Он получил предварительную информацию по Гусарову Дмитрию – бывшему мужу Авроры. Я ему поручил начать по нему проверку.
– Он же продюсер, эстрадник!
– Между прочим, как выяснилось, он закончил химико-технологический институт. Менделеевский… Он химик по образованию, Катя, инженер-химик. А на эстраду попал через КВН. Он был капитаном институтской команды в середине восьмидесятых. Так потом и пошел по этой линии и в шоу-бизнес затесался. Но в химии