– Да оттого… Эх, вот как оно бывает: вот так побеседуешь по душам с людьми, а потом бац – веру потеряешь.
– Во что веру? – Катя лучилась любопытством.
– Да в это самое. Только и слышно со всех сторон: любовь, любовь… Этот – ту любит, та – того обожает. Просто уши вянут.
– Ну-ка, рассказывай все подробно, – приказала Катя.
И Колосов передал ей суть ресторанных откровений последней давности.
– Ну, и чем же ты недоволен? – спросила Катя.
– Да чушь все это. – Никита чиркнул спичкой о крышку стола и закурил (Имея зажигалку, он проделывал этот фокус всякий раз в Катином присутствии, потому что однажды она восхитилась, как это у него ловко получается). – Чушь это, Катя, ложь, мура.
– Любовь? Интересное замечаньице, запомним. – Голос Кати не обещал ничего хорошего. – Ах, вот как оно, значит… Значит, ты и мысли не допускаешь, что люди могут совершать некоторые вещи, исходя из чувства привязанности, симпатии и…
– Да не верю я в чувства в деле об отравлении, – простонал Колосов, – ну вот режьте меня на части. Не ве-рю. Болтают они слишком много лишнего, вот что. И кажется, все дружным хором вешают нам на уши кудрявую лапшу. И чем больше я всех их слушаю, тем больше проникаюсь мыслью, что плывем мы куда-то не туда в своем расследовании. И в это «не туда» нас вся эта ресторанная компания ненавязчиво, но очень настойчиво подталкивает своими россказнями про чувства к противоположному полу. А нам пора со всей этой чушью покончить. Отбросить сентиментальный вздор и заняться прямым своим делом – поисками настоящей, истинной причины двух умышленных убийств.
– И какой же, по-твоему, может быть эта причина? – спросила Катя.
– Этого я пока не знаю. Но в одном уверен, голову даю на отсечение – чувства в нашем деле ни при чем. Есть только жесткий, холодный расчет. Или я ни черта не смыслю в умышленных отравлениях.
– Просто ты вбил себе в голову, что это не кто иной, как Гусаров заказал убийство Студнева, и действовал он через официантку Воробьеву, – сказала Катя. – Ведь в этом твоя личная версия о холодном расчете заключается? А теперь ты стремишься подогнать под нее факты.
– Настоящие факты у нас, Катя, будут только тогда, когда мы будем точно знать, кто и каким образом достал яд – таллиум сульфат.
– Ну, кто языком треплет, а кто и себя не жалеет – узнает, – раздался от двери сиплый возглас.
Катя обернулась, на пороге кабинета маячил Константин Лесоповалов. Пахло от него бензином, пылью и пивом.
– Бонжур, – он бухнулся в сломанное «вертлявое» кресло. Кресло угрожающе затрещало под его девяноста семью килограммами. – Ну и жарища на улице. А вы тут хорошо устроились: кондишн пашет, шторки от солнца. Завели, блин, интим.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказала Катя. Лесоповалов как никогда действовал ей на нервы.
– Как, вы нас уже покидаете? – Лесоповалов всплеснул руками. – А я так спешил, старался… А может, я лично вас поразить хотел достижениями в профессиональном плане? Чтоб вы потом где-нибудь черкнули в газетке небрежно – есть, мол, такой Константин, бог не обидел его талантом…
– Костя, не испытывай моего терпения, – бросил Никита.
Лесоповалов покосился на него, посмотрел на Катю, потянулся через стол за бутылкой минеральной воды, выпил из горла чуть ли не литр, затем остаток плеснул себе в лицо – освежился, что называется, с дороги.
– Можно прямо сейчас ехать. У них рабочий день в шесть кончается. Но они, как правило, еще на месте торчат, с Интернетом шалят, интимничают, – сказал он небрежно, – в этой своей, ешкин кот, лаборатории. Вот данные, – он достал из папки бумаги, – ознакомься. Вот еще. Я проверил – практически все сходится. Если тебя интересует мое мнение, выдергивать его на допрос надо прямо сейчас, пока у нас свежая информация. Чуть что – задержанием припугнуть. У меня как раз в изоляторе камер полно свободных.
Колосов погрузился в документы.
– Кого вы имеете в виду, Костя? – спросила Катя. Она не только не «покинула их», но и даже в забывчивости назвала грубияна Лесоповалова по имени, то есть чуть ли не как близкого друга.
– Кого? Да Юрку Воробьева, брата нашей официантки. – Лесоповалов неожиданно и вполне дружески подмигнул ей: а? Знай наших! – Между прочим, с меня семь потов сегодня сошло, и это не мои обязанности – такую информацию проверять, а Москвы! Слышь, Никита? Я сейчас позвоню на Петровку и так и скажу им: «За вас работу делаем, хвосты подчищаем».
– Катя, знаешь, где, оказывается, работает брат Воробьевой? – сказал Колосов. – В НПО «Сатурн». Попал туда после окончания оптико-механического факультета Института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Трудится в лаборатории высокоточной фотоэлектрической техники, предназначенной для аэрономических навигационных систем летальных аппаратов. Не хило, да?.. Что тут дальше написано у нас? Лабораторию возглавляет член-корреспондент Академии наук профессор Марусин. А Воробьев всего только пока лаборант у него. А это что? Костя, ты справку о его зарплате получил? Да, негусто, на такие деньги и лаборанту не прокормиться. А самое-то главное, Костя, как? Прояснил?
– Обижаешь, Никита, вот, – Лесоповалов извлек из своей бездонной папки еще какую-то бумагу. – Между прочим, визу пришлось получать в соответствующем отделе у коллег с Лубянки. Они этим делом тоже теперь сильно заинтересовались.
Катя молча следила, как Колосов внимательно, жадно, азартно читает справку – просто глотает информацию!
– Ну что? – не выдержала она. – Что там написано?
– Брат Воробьевой имеет непосредственный доступ к препарату таллиум сульфат, – за Колосова ответил Лесоповалов, – вот что там написано. А еще то, что эта дрянь хранится у них в лаборатории. Меры по хранению на бумаге вроде бы соблюдаются, но никакого учета по расходу практически не ведется. Ну, все,
