– С убийств?! Мать моя начальница!
– Убиты Борис Ильич, два… три человека. Вот здесь на снимках видны темные пятна на камнях – это следы крови.
– Мать… мать моя начальница. – Пухов сдернул очки и низко наклонился над снимками.
– На базе в Новоспасском недавно произошла кража, – осторожно заметил Никита. – Быть может, и здесь у вас нечто подобное случалось?
– Нет, нет, что вы! Я работаю тут вот уже сорок лет, хранил Бог.
– Итак, все мустьерские образцы вы передали Ольгину. А когда все-таки это произошло, поточнее, если можно.
– Кажется, в начале апреля… Да, именно! – Старичок вытирал клетчатым платком вспотевшую от волнения лысину. – Они как раз переезжали в летний стационар – на базу – и забрали их с собой.
– А кто конкретно забирал? Один Ольгин?
– Нет, не один. Он, Олег Званцев – это наш сотрудник…
– Я его знаю, еще кто?
– Ихний лаборант, молоденький такой, имени не знаю, и… Витя.
– Витя?
– Ну да. Племянник Балашовой Нинель Григорьевны – Виктор Павлов.
– Он что, сотрудник музея?
– Нет, он племянник…
– А что же здесь у вас племянник делает?
– Ну, он иногда бывает у нас, мы его все хорошо знаем. Часто он выручал нас с транспортом, еще кое с чем помогал, когда Балашова его просила. В тот раз его просил Ольгин – ну, с переездом на базу помочь. Видите ли, у нас в институте по штату полагается две машины: легковая и грузовая. Так легковая год как в ремонте, у института нет средств ее починить. Тогда при переезде на базу грузовая ушла с животными, кормами и аппаратурой, там лимит бензина еще… Словом, не ехать же нашим туда электричкой с вещами, со всем скарбом? Ну, Павлов и перевез Ольгина и других на своей машине – у него замечательная машина в то время была, мечтать о такой можно просто. Ну, а заодно Ольгин распорядился и камни с собой захватить: это же несусветная тяжесть…
Колосов слушал, кивал.
– Как, вы сказали, фамилия этого племянника? – спросил он.
– Павлов. Виктор Павлов.
– А где его повидать можно? Где работает, не знаете?
– Где-то в туристическом агентстве. Я дам вам его рабочий телефон. Он славный парень, отзывчивый. Балашовой повезло с племянником, сейчас молодежь-то не больно стариков слушает.
Никита только мрачно хмыкнул. Записал продиктованный телефон
– А вы не знаете, где могут на базе эти ваши образцы храниться? – спросил он, пряча блокнот.
– Увы, молодой человек, не могу вам сказать. Я в этом году там не был – хвори мои, немощи.
– Но взять то их, наверное, любой может, так? Доступ-то к ним свободный?
– Конечно. Это же всего лишь экспериментальные образцы. Их в опытах используют, портят. Вот если бы это были подлинные артефакты, тогда, естественно, мы бы… – он все говорил, говорил, убеждал кого-то, кашлял.
А Никита все кивал, слушал.
– Подумать только – убийства! Моими-то образцами! Молодой человек, вы просто обязаны, слышите? Обязаны во всем разобраться, – волновался Пухов. – Установите истину, кто посмел так нагло воспользоваться… в таком ужасном деле… Боже… Вы, надеюсь, не подозреваете, что я… причастен?
Никита молча смерил взглядом его протез и покачал головой.
– Вот слава Богу… успокоили… Это в мои-то годы! При таких-то болезнях – ведь астма, артрит, камень в мочевом пузыре… Вот такое дело, да… А не хотите взглянуть на те, что я оставил себе? Вон они все целы, все…
Колосов приподнялся на носки и взглянул. Да, лежат себе мустьерские рубила. Целехонькие, те самые, как и тот булыжник, которым орудовал атлет-шимпанзе, те самые, что разбили головы трем старухам. Те самые, что… Откуда-то из тайников памяти выплыла картина, которую он никак не мог позабыть, потому что она наполняла его душу странным смятением и неуверенностью: стенд, черный бархат, а на нем – раздробленные черепа древних звероподобных существ, каких-то
– Борис Ильич, а вот неандертальский человек… он мог пользоваться подлинником вот этих образцов? – спросил Никита.
Пухов пожал плечами.
– Мустьерская культура намного древнее, чем те орудия, что найдены на его стоянках. Но… время в те незапамятные дни шло очень медленно, прогресс двигался еще медленнее. Рубило же всегда было универсальным и традиционным орудием труда. Может быть, какое-нибудь консервативное племя неандертальцев и сохранило навыки вот такой допотопной обработки… хотя, нет, утверждать ничего не буду, не могу, не привык вот так, голословно.
